– Уже утро? – хрипло спрашивает она.
– Да, извини, я тебя разбудила…
– Всё хорошо. Диего не приехал?
– Нет, ещё нет.
Марикета зевает.
– Тогда я ещё посплю.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Как заново родилась! – и она улыбается так открыто и искренне, что Мишель не может не ответить на эту улыбку.
– Ладно, я тогда пойду. Как выспишься, спускайся в столовую, хорошо?
– Замётано, Миш.
Она закрывает за собой дверь, и только спустя минуту понимает, что Марикета только что впервые с момента своего возвращения назвала её по имени.
И чёрт её подери, как же она по ней скучала!
Спустя пару часов Мари спускается вниз, у неё мокрые волосы, и одета она в свой вчерашний топ с шортами, несмотря на то, что Мишель оставила для неё домашнее платье.
А ещё она какого-то чёрта отказывается от завтрака, зато вливает в себя две здоровенные кружки кофе.
– У Диего выключен телефон, – жалуется она, когда пауза затягивается.
– Он звонил час назад, – Мишель хватается за этот предлог начать разговор. – Вылет задерживают, что-то с погодными условиями…
– А… Окей, – плечи Мари опускаются. – Ладно, я тогда пойду… М-м… Куда-нибудь.
– Может, ты чего-нибудь хочешь? – спрашивает Шон, на мгновение отрывая взгляд от планшета (этим утром все новостные ленты пестрят заголовками про взрыв в Массачусетсе).
– Ага, – кивает Мари. – Хочу, чтобы Диего поскорее приехал. А ещё – «Маргариту».
– Коктейль или пиццу? – деловито уточняет Мишель.
– Э-э, и то, и другое, – фыркает Марикета. – Ладно, я пошла.
– Куда? – Шон еле сдерживает смех, потому что этот вопрос из уст Мишель звучит, словно она допрашивает непослушную дочь-подростка. Всё-таки из его жены выйдет образцовая мать, когда у них что-то получится по этому поводу.
– Наверх. Я… Вы же, типа, не против? – Мари раздражённо пожимает плечами. – Не то чтобы у меня было дофига вариантов.
Не дожидаясь ответа, она уходит из столовой. Мишель растерянно переглядывается с Шоном, который, поджав губы, качает головой.
Спустя часа полтора Мишель стучит ногой в дверь гостевой спальни.
– Не заперто! – орёт Мари. Мишель распахивает дверь пинком, потому что у неё заняты руки. Мгновенно сориентировавшись, Мари перехватывает из её рук коробку с пиццей, на которой, как на подносе, стоят два картонных стакана. – Блин, ну я же несерьёзно говорила, – смущённо бормочет Мари, принюхиваясь к содержимому одного из стаканчиков. – Не надо было…
– А ты тут ни при чём, – фыркает Мишель. – Мне просто внезапно тоже захотелось «Маргариту». Шон уехал, так что я понадеялась, что ты составишь мне компанию.
– Ага… Да, я, вроде как, не против.
– Правда?
Марикета пожимает плечами.
Наверное, это один из самых странных «девичников» в жизни Мишель. Она на правах хозяйки устраивается вместе с пиццей на кровати, где спит Мари, и подруга, не долго думая, к ней присоединяется, однако напряжение между ними никуда не уходит. Даже когда Мари ополовинивает свой стакан.
Ну, вообще-то, это должно было сработать. Кого на целом свете могла бы оставить равнодушной «Маргарита»? Кроме, блин, этой новой Марикеты.
– Ты точно хорошо устроилась? – наконец, неловко спрашивает Мишель.
– Угу, – кивает Мари, медленно моргая. – Отлично, спасибо.
– А почему не переоделась? Тебе не нравится одежда, которую я для тебя оставила?
Марикета морщится.
– Пожалуйста, давай без этой гиперзаботы. Твоя одежда мне мала.
– Странно, – цокает языком Мишель, игнорируя замечание про гиперзаботу. – У нас был один размер.
– Приблизительно, – вздыхает Мари, натягивая майку на груди. – Ты носишь очень тесные шмотки, я в них на проститутку похожа.
– А, – Мишель усмехается. – Ладно, я поищу что-то другое.
Мари закатывает глаза, а потом ложится на постель, вытягиваясь и зевая.
– Мне кажется, я никогда не высплюсь, – капризно протягивает она. Мишель, повинуясь порыву, ложится рядом. Как если бы это был нормальный девичник, а не вот эта неловкая попытка воскресить прошлое.
– Ну и спала бы себе дальше, – говорит Миш, впрочем, тоже зевая и отпихивая подальше пустую коробку из-под пиццы. – Это всё текила. Она на меня действует, как снотворное.
– Да… На меня, наверное, тоже. Хотя что там той текилы, – замечает Мари. – У тебя клёвые волосы, – вдруг говорит она, глядя на белокурые пряди, рассыпавшиеся по покрывалу.