Димка, впрочем, моих восторгов не разделял. Особенно сидя у стенки «пыточной» под окном на поперечном шпагате, когда я, стоя на его ногах, рассматривала уличные пейзажи во время растяжки и рассказывала о происходящем, чтобы отвлечь от неприятных ощущений. Но Димка всё равно не отвлекался и жестоко страдал. Потом мы менялись, но у меня была идеальная растяжка, и Димкины осторожные переминания (чтобы не давить слишком сильно) не доставляли мне неудобств.
После «пыточной» шли занятия альтернативной пластикой – нам преподавали контемпорари и аргентинское танго. В контемп я просто влюбилась! Этот свободный, пластичный и динамичный танец оказался мне очень созвучен. В нём я была сама собой и могла выразить все внутренние переживания и надежды. Я металась по залу, то взмывая ласточкой, то стекая гибкой струйкой на пол. Изгибалась под немыслимыми углами и снова взмывала вверх. У контемпа не было таких жёстких правил, как у нас, бальников, и я просто наслаждалась музыкой и даже некоторой импровизацией.
Потом мы общались отрядом, обсуждали планы, готовились к мероприятиям. Соревнования, игры, спектакли проводились каждый день. И каждый отряд на полном серьёзе боролся за право стать лучшим. И младшие ничуть не уступали старшим.
Потом был обед. У младших – отдых. А мы ходили купаться на озеро.
Дальше – индивидуальные занятия. Полдник. Бальные тренировки. Всё как на привычных мне танцевальных сборах. За исключением того, что практики здесь были тематическими. И являться на них мы должны были то в пионерских галстуках, то в костюмах в горошек, то в образе аборигенов. Это было очень весело! На каждой практике делались соответствующие фото, отсылаемые тренером нашим родителям.
Вечером мы собирались в маленьком коридорчике в корпусе; из свечей делался большой круг, и мы рассаживались как около костра. Вожатые передавали по кругу зажженный старинный фонарик со свечкой – держащий его в руках получал право голоса. Мы обсуждали прошедший день, играли в игры и пели под гитару колыбельные песенки. Мне казалось, что мы для них слишком взрослые. Поначалу я даже стеснялась. Но песни были душевные, и скоро я пела вместе со всеми. Особенно полюбилась песенка «Зеркалёнок».
Неспешно перебирая струны гитары, наш вожатый – красивый молодой парень Женя – приятным голосом напевал:
– Над лагерем тишь, тихо в округе,
Спят мои друзья, и спят подруги.
Лагерь весь в волшебном сне.
Небо голубое шапкою большою
Землю прикрыло и приуныло,
Стало рассказывать сказки мне…
У меня всегда было очень живое воображение. Я чувствовала до мурашек по коже, как разливался внутри меня образ большого доброго неба, рассказывающего нам свои сказки…
– Засыпай скорее, засыпай скорее,
Зеркаленок…
– Зеркалёнок, зеркаленок… – мягким затухающим эхом вторила Жене Даша – высокая, спортивная, неунывающая девушка.
– Пусть уйдут печали, пусть уйдут тревоги.
И спросонок
Ты бормочешь что-то, улыбаясь нежно,
И надежда
Яркою звездою в небе пусть зажжется
Над тобою!
В их негромком, на два приятных голоса, пении под живую гитару возле пламени свеч было что-то нереально прекрасное! Оно отзывалось в моей душе ощущением чуда.
– В тумане ночном озеро тает,
Месяц, как страж, в облаках витает,
Чтобы ты мог спокойно спать.
Ярким, как солнце, чистым, как небо,
Надо быть таким, чтобы сердце горело
И помогало другим сердцам пылать.
Эти слова напоминали мне о детстве. О занятиях в «Звёздном Пути», о дружбе с Елисеем и Айбике, о нежности в глазах Медера…
– Сколько чудес снится тебе,
Сколько прекрасных сновидений
Каждый день тебе несет!
Ум и смекалка, резвость, закалка –
Все это тебе должно быть не жалко.
Сердце твое всегда поет…
И мне почему-то казалось, что эта простая песенка наполняет меня настоящей магией. И всё у меня дальше будет хорошо. По-другому и быть не может.
Засыпала я со счастливой улыбкой и отдохнувшей душой. Мне снились добрые, волшебные сны. О красоте, танцах, дружбе и чистой любви. Как у Грея и Ассоль…
Мне с каждым днём хотелось стать светлее и лучше – достойной своих же мечтаний. И я старалась изо всех сил днём. И боль в ногах меня совсем не беспокоила, хотя тренировки были очень серьёзными. Когда летает душа, нам не до мелких помех, связанных с телом.
Сейчас я очень хорошо понимала андерсеновскую Русалочку – танцующую, несмотря на боль и истекающие кровью ножки.