Эго окончательно запутался.
То, что он удовлетворил её, но отказался удовлетворяться сам - разве это повод? Чтоб так сбегать? Или он совершенно не разбирается в психологии. Совсем. Ни капли. Хотя, если вспомнить все факты о женщинах, которые так или иначе приводят все известные глянцевые журналы, то можно заметить тенденцию к навязыванию стереотипов, якобы «женщины очень щепетильно относятся к сексу, а особенно они беспокоятся и бесятся в случаях, когда спутник проявляет больше такта и сдержанности, когда они ждут прямо противоположного...».
Антуан помнил кошмарные истории своих приятелей-женатиков, которые рассказывали, что есть тип дамочек, которые просто не понимают в чем разница: сам мужчина удовлетворяет свои потребности или он делает это исключительно с женщиной. Почему-то считается нормой, если женщина отказывает в сексе, а мужчина, решивший сказать, что «сегодня не то настроение» сразу будет обвинен во фригидности и бог знает в чем ещё. Хорошо, если не в измене.
Так, например, делала Люси. И Антуан отлично помнил, как она доставала его этим. До удушья. Контролем, который сводил с ума. Но он терпел. Терпел, надеясь, что ситуация изменится. Но всё лишь усугубилось. После того, как он стал отказывать ей в сексе. Тогда она быстро и молча нашла ему замену, но в отместку стала требовать больше денег.
Антуан никогда не считал себя героем-любовником. Напротив. Он был робким и нерешительным в этих вопросах. Об этом знали единицы. Но всё же. За все годы его женщин можно было пересчитать по пальцам одной руки. И ещё меньше среди них было тех, к кому бы он испытывал влечение. Не только сексуальное. Секс в отношениях Антуан ставил едва ли не последнее место, хотя и признавал - без близости никаких полноценных отношений быть не может. Особенно, с женщинами.
Эго стиснул руку в кулак и едва не саданул им по столу.
Хотелось что-нибудь разбить.
Вдребезги.
Поорать и побуянить.
Чтобы избавить себя от боли.
Боли, которая сидела внутри.
Переполняла его.
Всё, что было хорошего в его жизни, увы, к женщинам почти не имело отношения. Не вязались его воспоминания сперва о матери, а потом и о любовницах, со светлым бредущим. Никак. И только мысли о Колетт выбивались их этих стандартов. Из этих рамок, которых давно начал придерживаться Антуан Эго. Колетт удалось за довольно небольшой срок сделать невозможное - заставить его поверить в то, что не все женщины настолько пропащие. Что среди них есть и те, кому захочется дарить любовь и заботу. Дарить всего себя.
Антуан снова усмехнулся. Он плохо представлял себя, гуляющим за ручку или носящим к дверям возлюбленной цветы. Глупо улыбающимся или, - боже упаси, - делающим предложение. Он же вырос из этой романтики. Давно вырос. И перерос.
Но Колетт смогла пошатнуть его убеждения.
И как ей это только удалось?
Эго спрашивал себя, - вот уже почти месяц, - как?
И не находил ответа.
Это приводило в некоторый ступор.
С тех самых пор, как он попал в больницу, всё изменилось. Очень изменилось. Между ними будто рухнула какая-то стена. Стена, которую, как ему казалось, нельзя порушить. Стена, которая дарила ему уединение. Которая была его стражем. К которой никто не мог подобраться - боялись. Но Колетт Тату явно не из робкого десятка. Он восхищался её смелостью, нужно добавить. Порой - ругал и осуждал за безрассудство. Но всё равно - всё, что мог Эго теперь - надеяться на то, что справится с ролью... с такой глупой, надо сказать, ролью... влюбленного мальчика.
Но по правде - Эго не хотел играть эту роль. Он хотел просто жить. Его холодная и отстранённо-циничная маска могла защитить от кого угодно, но только не от Колетт. Он понял это в тот момент, когда смотрел ей в глаза, и увидел там свое отражение. И кто бы мог подумать, что он впервые будет спокоен. И рад. Да, он был спокоен в тот момент, когда она, очевидно, запаниковала.
И теперь Эго проклинал себя только за то, что не сумел понять её настроение. Не сумел найти нужных слов. Не сумел остановить. Объяснить. Успокоить.
Ведь тот факт, что он пустил её не только в свой дом, но и в свою душу, говорил о многом.
Обо всём.
Неужели, Колетт оказалось этого мало?
Конечно, как и предполагал Эго, доля стыда, то есть, - самая малость смущения, от столь откровенного занятия после невинных заигрываний-ужинов-прогулок, была. И у него тоже. Но не может же быть, чтоб он оказался так плох. Или это было из разряда женских уловок: «Все же притворяются, а я чем хуже?».
Эго отмел эту мысль - она мешала и запутывала ещё больше.
О Колетт ему не хотелось думать, как о женщине, которая притворяется в постели. Нет. Никак не хотелось. Наоборот, с ней он впервые почувствовал искренность. В себе. Ту, которую так долго скрывал. Прятал. Старался избавиться от неё.