***
Мать Зяблика - тридцатилетнюю блондинку: Александру Лейбниц, из маленькой резервации на границе Польши, отправили на север Африки в качестве медицинского работника в составе благотворительной миссии, перед самым пиком эпидемии. Ее искренность и доброта, наравне с лицом, которое еще не потеряло холодной, нордической красоты, не единожды смягчали зарождающиеся внутриплеменные конфликты. В скором времени вожди соседствующих племен приняли обаятельную женщину в круг равных, позволив ей беспрепятственно общаться со всеми членами общины. А уже через год к ней, в этом нелегком труде, присоединился еще один представитель миссии: Влад Таттари. Между двумя молодыми людьми, занятыми общим делом, быстро возникла обоюдная симпатия, которая почти сразу переросла в бурный роман.
Относительно благополучная семейная жизнь длилась до тех пор, пока в этой маленькой семье не появился горячо любимый обоими родителями Зяблик. На первом году его жизни от укусов трех желтых скорпионов - очередной забавы "Ночного ветра", у границ анклава торговцев, погиб Влад, оставив Александру с ребенком на руках в полуразрушенном порфироносцами селении. Еще три следующие друг за другом атаки женщина встретила тут же, по мере сил и возможностей помогая живым жителям близлежащих деревень. Но когда пустыня пришла и сюда, ее терпение иссякло.
Собрав нехитрый скарб, необходимый на первое время запас воды для двоих и накинув на плечи желтый макинтош - любимый подарок мужа, Александра направилась в глубину холмистого взгорья, где, по рассказам, еще теплились угли сопротивления "Ночному ветру". Два долгих года она вместе с сыном скиталась в истерзанных засухой землях. Два года она шла по горячим следам "Ночного ветра" и везде встречала разруху. И только к исходу второго года, у самой границы известных ей земель закаленную дорогой Александру постигла удача.
Крохотная деревушка, заставшая между двух высоких холмов, так сильно напоминала ту, что стала ее домом в начале миссии. Те же самые прилепленные друг к другу домики и щербатые каменные дороги, та же босоногая ребятня, галдящая на улицах. Ее еще не коснулось тяжелое дыхание болезни. Те же самые старики, доживающие свои годы в мудром молчании. Именно они увидели усталую мать с ребенком у деревенской ограды, и они отвели ее к Зафире – единственной деревенской вдове. Дети этой дородной женщины уже выросли и давно разъехались по местам с более приятным климатом, так что вся нерастраченная материнская любовь и забота почти сразу вылилась на них – белокожих, потерянных чужаков. Словно бы и никуда не уходившая Алис, так называла ее Зафира, быстро отыскала занятие по душе, благо врачебной практики за два года в расширяющейся пустыне хватало. Да и для живого и подвижного Зяблика тут тоже нашлось свое место. Зная чуть больше, чем обычные деревенские мальчишки, мальчик в прохудившемся, желтом пальто матери, стал местным заводилой. Окруженный толпой ребят, он подолгу гулял за пределами деревни.
Жизнь, какою ее знала Александра, еще до рождения Зяблика и смерти Влада, почти вернулась на круги своя. Все так же голову и сердце дурманили воспоминания о нежных и теплых объятиях супруга, но они, наравне с болью, которая приходила вслед за воспоминаниями, стали мягче и легче, истерлись, но не забылись.
Так же, как не забываются кровные враги.
Предшественником очередного прихода "Ночных ветров" стал первый, летний самум. Раскаленные потоки красно - бурого песка, казавшиеся невесомым облачком у горизонта со скоростью мчащегося поезда приблизились к холмам, заслав деревеньку и окрестности плотным, удушающим покрывалом. Но за внешним, не рушимым спокойствием этого гиганта уже пряталась ярость самой стихии. Струи горячего, почти кипящего воздуха, изгибающиеся волчком, вперемешку с горстями песка, буквально впечатывались в кожу, глаза, нос, рот и уши, заставляя встретившихся с ними людей пригибаться к земле и кутаться в многочисленные слои защитной ткани. В разгар этого безумия и явились они.
Обезображенными, негнущимися, истощенными статуями в мертвецки - белых одеяниях - саванах главари "Ночного ветра" врезались в ядовитую, красную стену острым клином и сонмом привидений медленно поплыли к границам деревни.
Один, второй, третий, четвертый. На изъязвленном лице каждого - скорбная маска страдания, которая, если задуматься, легко могла вызвать волну жалости или уважения перед человеческим духом, если бы не глаза. В широко открытых блестящих глазах этих призраков пустыни колыхались тяжелые волны сумасшествия, готовые вслед за самумом вырваться наружу. Утратившие людскую суть, они шли сюда, повинуясь дикому инстинкту зверей - охотников и их добыча была близка.