***
Утром сидевшие за столом друзья дружно повернули головы к двери и замолчали, когда в кухню вошел гладко выбритый посвежевший Бертран. Налив себе кофе, он повернулся к сидевшим ребятам и, оперевшись на тумбу, спросил:
— А что так тихо дома? Умер кто? Чего не репетируем? Или нас больше никуда не зовут?
Фил и Крис с радостными криками подскочили и подошли к Берту, хлопали его по плечам и радовались его «воскрешению». Бертран поглядывал на Рика и улыбался ему краешком губы. Рик отвечал ему добродушной улыбкой.
— Так что? Мы где-нибудь поем или нас списали со счетов?
— Нас все еще ждут в баре, — начал перечислять Рик, — на вечеринке по случаю дня рождения жены мэра и на открытии нового клуба. В принципе, репертуар тот же, вот мы и решили отдохнуть.
— У меня есть идея по поводу одной песни. Может, попробуем? — Бертран подмигнул, и все дружно выдохнули. Он вернулся!
***
Все эти дни Алана переживала не меньший кошмар. Только если Бертрана друзья оберегали и понимали, то Алана очень быстро поняла свою ошибку вернуться домой. Не прошло и часа, как к ней в комнату без стука вошла Хелен и с легкой довольной ухмылкой поинтересовалась, надолго ли соизволила вернуться ее дочь. Получив ответ, что это еще не определенно, она сделала предположение, что к Алане наконец-то вернулся здравый рассудок, и она бросила своего никчемного парня. Поскольку ни отрицательного, ни положительного ответа не последовало, она сделала свои выводы и стала рассуждать на тему несерьезности таких отношений и быстротечности такой любви.
— Не удивлюсь, если такой непостоянный парень тебе в скором времени изменит, — закончила она свою отповедь. Повернувшись, она увидела блеснувшие в глазах дочери слезы. — Что такое? Только не говори, что он уже… — Молчание сказало ей все. На лице отразилась победная улыбка. — А я ведь тебе говорила, я предупреждала тебя! И что, теперь он тебя бросил?
— Мама, мы просто решили немного притормозить. Все слишком быстро… — девушка попыталась скрыть свое настроение. Ей хотелось, чтобы мать поскорее ушла, хотелось остаться одной и дать волю своим эмоциям.
— Не смей плакать о нем! Он того не стоит. Подумаешь, вообразил о себе невесть что, — бросала она, нарезая круги по комнате. — Вот и отлично! Побудешь дома, наконец-то здраво поразмыслишь, — ее глаза бегали по обстановке, ни на чем не концентрируясь.
— Что, уже думаешь, как бы его подловить и совратить? — зло проговорила дочь. — Я же теперь у тебя на дороге не стою. Хотя раньше тебя это не сильно останавливало.
— Да как ты смеешь? — звонкая пощечина обожгла щеку Аланы. — Забыла, как надо с матерью разговаривать? Совсем там распустилась. Сиди дома, и чтоб на улицу ни шагу, — она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Алана, наконец, дала волю слезам и, упав на колени, прошептала:
— Что же ты наделал, Бертран…
По ночам она долго не могла заснуть, ей все казалось, что сейчас откроется дверь, или стукнет балконная дверь, и появится он. Хриплым от страсти голосом скажет свое: «Детка, иди ко мне» и станет целовать горячими губами. Она прикусывала губы, чтобы не зарыдать в голос от сводящего с ума чувства одиночества, чтобы не начать выть без его рук, его глаз, его шепота. Несколько раз звонила и приходила Кэндис, но Алана не смогла найти силы, чтобы пообщаться с ней. Она боялась услышать хоть что-то о нем. К концу недели она стала напоминать привидение, с чернотой вокруг глаз, искусанными губами и бледным похудевшим телом. Долго терпевший Джон, наконец, не выдержал. Поздно вечером, когда она уже не могла плакать, а просто сидела, обняв себя и уставившись в одну точку, он тихо постучал, вошел и сел в свое любимое кресло.
— Рассказывай, — спокойно произнес он.
— Что? — безжизненным голосом спросила она.
— Все. Почему ты приехала, почему вы расстались, что он сделал, чего не сделал? Все, что посчитаешь нужным рассказать. Просто выговорись. Тебе это нужно.
Она сглотнула, перевела глаза на свои руки и начала говорить. Сначала несмело, издалека, потом с более окрашенной интонацией. Под конец, уже плача, она кричала о том, как ей больно, как она скучает, но не может сделать первый шаг из-за его измены. Джон молчал, только подсел к ней и гладил ее по голове, укачивая, как делал это в детстве.