— Фу! — выдохнула Алана, — вот расскажи кому: не поверят.
— А ты собралась рассказывать? — спросил улыбающийся Бертран.
— Тогда в чем был смысл этого побега, — пожав плечами ответила девушка. — Надо было просто тупо пройти через дверь, по дороге одеваясь. Ещё поинтересоваться, не видел ли кто мои туфли.
— Хочешь всех моих ребят шокировать? — Бертран повел девушку к машине.
— А получится? Судя по тому, что я о тебе слышала, для них это сюрпризом не станет, — легкомысленно ответила Алана и тут же врезалась в спину застывшего парня.
— Решила проверить? И как: оправдал ожидания? — Бертран медленно развернулся и посмотрел на Гилмор.
— Бертран, не говори ерунды! Я никогда не верила всем слухам, которые о тебе ходят.
— А вот это ты зря. Почти все это: правда. — Он моментально стал серьезным. — Я не романтический герой, Алана. Я беру женщин, а потом их бросаю.
— И меня ты тоже бросишь? — Алана вглядывалась в его глаза. Их голубизна блестела холодом.
— И тебя… Но не сейчас, — произнес Бертран и вдруг опять улыбнулся. — Домой-то тебя надо отвести. Садись, скалолазка, — он открыл дверцу машины.
Алана, усевшись в пассажирское кресло, надула губки и замолчала. Хмыкнув, парень сел в машину и завел мотор. Всю дорогу девушка бросала косые взгляды на водителя и дулась все сильнее, отчего он начал потихоньку улыбаться. И восстановив в памяти всю картину сегодняшнего вечера, с трудом теперь сдерживал смех.
Девушка вышла из машины и полуобернувшись, хотела что-то сказать, но Бертран опередил ее.
— Тебя проводить до двери? — поинтересовался он, все ещё улыбаясь.
— Я думаю, не стоит, если только не хочешь повстречаться с моей мамой, — ответила Алана.
— Вот об этом я и говорил! Друзей не бросают на улице…
— Да, их выбрасывают из окна, — парировала Алана.
— Тебя никто не выбрасывал, ты сама… — он поднял ладони вверх и покачал головой.
— Сама… Я все сделала сама… — проговорила девушка.
— Эй! Ну что ты, — Бертран перепрыгнул через дверцу машины и оказался рядом. Он нежно провел по щеке девушки и заглянул в шоколадные глаза. — Не надо, не смей себя винить. Если очень хочешь, вини меня — мне не привыкать, а себя не надо. Хочешь, я пойду с тобой, если ты боишься…
— Нет! — отшатнулась Алана. — С мамой мне ещё разговоров не хватает! Сама как-нибудь… Если ты, конечно, настаиваешь на чашке чая, то можно и в окно… — продолжила Алана.
— Нет, думаю, на сегодня с меня окон достаточно. — Парень многозначительно поднял бровь.
— Тогда прощай? — спросила Алана.
— Прощай, — ответил Бертран.
Девушка отвернулась и побрела по аллее к дому. Она вошла, не встретив никого в доме, поднялась к себе. Переодевшись и испытав внезапную жажду, решила спуститься за соком. В холле Алана столкнулась с дядей.
— Ты опять поздновато сегодня. — Джон заглянул племяннице в глаза. — Что-то случилось? Ты невеселая…
— Все нормально, дядя. Ничего, что я не могла бы пережить, — грустно ответила девушка и поднялась к себе. Поставив стакан на тумбочку, она повернулась к окну и увидела стоявшего возле него черноволосого парня.
— Я подумал: почему бы и нет… — произнес Бертран и, медленно подойдя к Алане, провел рукой по волосам. — Раз уж для нас сегодня окна вместо дверей… — он наклонился и поцеловал девушку долгим страстным поцелуем.
— А как же твои принципы? — спросила Алана, оторвавшись от губ парня.
Бертран покачал головой.
— Молчи, Алана, просто молчи…
Глава 4.
Уже второй час он сидел в машине и не хотел подниматься домой. Купив по дороге в баре бутылку «Джима», он иногда делал глоток прямо из горлышка четырехугольной бутылки, смакуя карамельно-дубовый вкус, подолгу перекатывая внутри языком или глотая резко, сразу обжигая бурбоном горло. С ним происходило что-то, непонятное ему самому, и он очень хотел в этом разобраться.
Бертран сказал Алане правду — он всегда бросал своих женщин. Он терял к ним интерес практически сразу после проведенной ночи (вечера, утра — как уж получалось) и никогда не возвращался. Ему никогда не хотелось встретиться с какой-то из них ещё раз. Нет, встречи, конечно, были, но они носили уже бывше-дружеский характер, так как он всегда соблюдал своё правило: никогда не обманывать своих женщин. В своих разнообразных играх-обольщениях он никогда не говорил девушкам, что любит их. "Я хочу тебя», "ты меня заводишь», "ты сногсшибательная» — все, что угодно, но только не «люблю». Это очень личное, то, что привязывает, от чего невозможно отмахнуться с утра, как от надоедливой мухи и сказать своё обычное: "Нам было хорошо, детка, а сейчас мне пора»…