Ещё когда Сашка Петров был пацанёнком, бабушка говорила ему: «Не матерись, Сашка! А то боженька накажет. Язык у тебя отсохнет». Но Санька не верил в боженьку, и когда он вышел из школы и начал самостоятельно зарабатывать, то освоил все выразительные возможности русского нецензурного языка. И обойтись без него он уже не мог, если даже приходилось говорить о простых вещах. Если ему надо было сказать: «Я иду на работу», то он в эту простую фразу ввёртывал пару-тройку нецензурных выражений, иначе был не уверен, что его поймут и что он сам себя сможет понять. Он уже настолько привык к мату, что не замечал его, как некоторые не замечают в своей речи слов-паразитов. Кто-то после каждого слова вставляет «Ну, вот!», а Санёк вставлял матерное слово.
Бабушка, видно, была права. Нет-нет, язык у него не отсох. Но слова, как известно, могут облекаться плотью. Вот они и облеклись!
На работе Санёк послал своего напарника по привычке на три буквы. Ну, послал и послал. И забыл тут же. Дело-то обычное. Только ждать-пождать, а его всё нет. А работа без напарника никак не клеится.
— Да где он, ё…в рот, ходит? — сам себя спросил Санёк.
Решил он посмотреть, поднялся он и пошёл. Идёт он и чуть на землю не грохнулся. Увидел он огромный конец длиной в сотню метров. А по нему его напарник ходит.
— Ты чего это? — спросил Петров.
— Ну, как чего? — отвечает тот. — Ты же сам меня послал на х…Вот я и шагаю по нему. Да, Санёк, представляешь, меня ещё перед этим какой-то м… зажал и отымел по полной.
— Как? В ж…?
— Если бы. Так нет! В рот. Так что теперь выходит, что я ё…в рот. Как ты меня назвал. И всё же, Санёк, я тебе благодарен.
— Как благодарен? После такого, что с тобой?
— Ну, хорошо, что ты меня на х… послал. А если бы ты меня в п… послал. Представь, темнотища, духота, дышать нечем, а среда агрессивная, кислотно-щелочная, то тебя мочой обольёт, то дурной кровью. А то возле тебя начинает тереться какой-нибудь х…Туда-сюда, туда-сюда. Только успевай увёртываться, чтобы он тебя не покалечил. А потом как обдаст спермой с головы до ног! Нет, лучше уж на х…, чем в п…
— Б…Вот это я влип!
Схватился Санька за голову. И тут же оказался на трассе. Но почему-то на высоких каблуках, в короткой кожаной юбочке и в колготках в крупную чёрную клетку.
Как вдул Петров от трассы и бежит по лесу. И тут бац! И провалился в яму. В яме темнотища и вонища несусветная. И чувствует Петров, что он в яме не один. Кто-то большой и страшный в яме шевелится и на него надвигается. И тут дошло до Петрова, что он в берлогу упал и сейчас хозяин берлоги отъе… его по полной. Так и произошло. Развернул его хозяин берлоги к себе спиной, содрал с него штанишки и вдул ему в задний проход свой большой и горячий. Крутится на нем Петров на вертеле, верещит, а соскочит с него не может. «Вот говорила же мне бабушка, что накажет меня боженька, если буду материться. Если выживу, все матерки забуду». Притомился медведь, отвалился от него и дыхание переводит. А Петров быстро выбрался из берлоги и бежать, что есть духу. И так быстро бежал, что и не заметил, как дома очутился. Жена его увидела, запричитала:
— А что ты такой грязный, как будто в луже со свиньями купался? И вроде же не пьяный.
Хотел её Петров приложить, но удержался.
— Ты лучше баньку растопи! Помоюсь я. А это всё грязное на крыльце брошу. Постираешь! Уж очень много на мне грязи накопилось. Мыть — не отмыть. Но уж постараюсь.
Охаживает он себя веником. Хорошо-то как! Хотел уже воскликнуть? «Зае…!» И тут же представил, как несколько мужиков вот с такущими штуками его во все дыры дуют без зазрения совести. Оё-ё-ёй! Вышел он из бани, чистый, мокрый и красный. Сел на лавочку отдышаться. Так легко! Душа просто парит. А как выразить своё состояние? А выразить-то хочется. Прямо язык чешется. Раньше бы выразился. А сейчас нельзя. Давай он вспоминать. Лоб морщинами покрылся. И волосы шевелятся.
— Хорошо!
А потом ещё вспомнил:
— Замечательно!
И ещё:
— Чудесно!
Жена ему после баньки борща наливает и спрашивае:
— Стопочку-то нае… ?
Всё только испортила. Вытащил Петров хозяйство, затолкал его в стопку и давай водить туда-сюда. Побагровел он и рявкнул на жену:
— Ты чего такого говоришь своим поганым ртом?
— А что я такого говорю?
— Разве можно стопочку это самое? Это тебя можно, соседку Катьку. А стопочку выпивают, принимают на грудь, приголубливают. Ты вот что, Мань, спроси-ка в библиотеке Даля «Словарь живого великорусского языка». Будем его читать по вечерам. А то глядя на телевизор с его рекламой, опять согрешишь. Лучше уж словарь читать.
Теперь как вечер Петровы открывают большой чёрный том и читают, пополняют свой словарный запас. А сколько нового узнали. Вся деревня на них дивится. Никто от них ничего такого матершинного не слышал. А если кто заматерится, так ещё и осадят.
Как-то Петров ударил себя молотком по пальцу, стонет он от боли, на палец дует и приговаривает:
— Вот незадача-то, вот неудача, невезение! И как это я так неловко-то?
И глядя на него, и другие мужики меньше материться стали. А некоторые вообще отказались от мата. А то говорят, что никак русскому человеку нельзя без мата. Оказывается, ещё как можно! А то смотрите отсохнет у вас язык или же такая история, как с Петровым случится. Свят! Свят! Свят!
18 ноября 2024
0 +0 -0
Ответов не найдено. Будьте первыми!
Чтобы оставить комментарий или поставить оценку книге Вам нужно зайти на сайт или зарегистрироваться
Кошмарный сон, ставший явью
Калиновка
Кошмарный сон, ставший явью
РАССКАЗ
Ещё когда Сашка Петров был пацанёнком, бабушка говорила ему: «Не матерись, Сашка! А то боженька накажет. Язык у тебя отсохнет». Но Санька не верил в боженьку, и когда он вышел из школы и начал самостоятельно зарабатывать, то освоил все выразительные возможности русского нецензурного языка. И обойтись без него он уже не мог, если даже приходилось говорить о простых вещах. Если ему надо было сказать: «Я иду на работу», то он в эту простую фразу ввёртывал пару-тройку нецензурных выражений, иначе был не уверен, что его поймут и что он сам себя сможет понять. Он уже настолько привык к мату, что не замечал его, как некоторые не замечают в своей речи слов-паразитов. Кто-то после каждого слова вставляет «Ну, вот!», а Санёк вставлял матерное слово.
Бабушка, видно, была права. Нет-нет, язык у него не отсох. Но слова, как известно, могут облекаться плотью. Вот они и облеклись!
На работе Санёк послал своего напарника по привычке на три буквы. Ну, послал и послал. И забыл тут же. Дело-то обычное. Только ждать-пождать, а его всё нет. А работа без напарника никак не клеится.
— Да где он, ё…в рот, ходит? — сам себя спросил Санёк.
Решил он посмотреть, поднялся он и пошёл. Идёт он и чуть на землю не грохнулся. Увидел он огромный конец длиной в сотню метров. А по нему его напарник ходит.
— Ты чего это? — спросил Петров.
— Ну, как чего? — отвечает тот. — Ты же сам меня послал на х…Вот я и шагаю по нему. Да, Санёк, представляешь, меня ещё перед этим какой-то м… зажал и отымел по полной.
— Как? В ж…?
— Если бы. Так нет! В рот. Так что теперь выходит, что я ё…в рот. Как ты меня назвал. И всё же, Санёк, я тебе благодарен.
— Как благодарен? После такого, что с тобой?
— Ну, хорошо, что ты меня на х… послал. А если бы ты меня в п… послал. Представь, темнотища, духота, дышать нечем, а среда агрессивная, кислотно-щелочная, то тебя мочой обольёт, то дурной кровью. А то возле тебя начинает тереться какой-нибудь х…Туда-сюда, туда-сюда. Только успевай увёртываться, чтобы он тебя не покалечил. А потом как обдаст спермой с головы до ног! Нет, лучше уж на х…, чем в п…
— Б…Вот это я влип!
Схватился Санька за голову. И тут же оказался на трассе. Но почему-то на высоких каблуках, в короткой кожаной юбочке и в колготках в крупную чёрную клетку.
Тормозит КАМАЗ. Водила высовывается и кричит:
— Ну, х… стоишь? Залазь быстрей в кабину, шалава! Е… хочу!
Как вдул Петров от трассы и бежит по лесу. И тут бац! И провалился в яму. В яме темнотища и вонища несусветная. И чувствует Петров, что он в яме не один. Кто-то большой и страшный в яме шевелится и на него надвигается. И тут дошло до Петрова, что он в берлогу упал и сейчас хозяин берлоги отъе… его по полной. Так и произошло. Развернул его хозяин берлоги к себе спиной, содрал с него штанишки и вдул ему в задний проход свой большой и горячий. Крутится на нем Петров на вертеле, верещит, а соскочит с него не может. «Вот говорила же мне бабушка, что накажет меня боженька, если буду материться. Если выживу, все матерки забуду». Притомился медведь, отвалился от него и дыхание переводит. А Петров быстро выбрался из берлоги и бежать, что есть духу. И так быстро бежал, что и не заметил, как дома очутился. Жена его увидела, запричитала:
— А что ты такой грязный, как будто в луже со свиньями купался? И вроде же не пьяный.
Хотел её Петров приложить, но удержался.
— Ты лучше баньку растопи! Помоюсь я. А это всё грязное на крыльце брошу. Постираешь! Уж очень много на мне грязи накопилось. Мыть — не отмыть. Но уж постараюсь.
Охаживает он себя веником. Хорошо-то как! Хотел уже воскликнуть? «Зае…!» И тут же представил, как несколько мужиков вот с такущими штуками его во все дыры дуют без зазрения совести. Оё-ё-ёй! Вышел он из бани, чистый, мокрый и красный. Сел на лавочку отдышаться. Так легко! Душа просто парит. А как выразить своё состояние? А выразить-то хочется. Прямо язык чешется. Раньше бы выразился. А сейчас нельзя. Давай он вспоминать. Лоб морщинами покрылся. И волосы шевелятся.
— Хорошо!
А потом ещё вспомнил:
— Замечательно!
И ещё:
— Чудесно!
Жена ему после баньки борща наливает и спрашивае:
— Стопочку-то нае… ?
Всё только испортила. Вытащил Петров хозяйство, затолкал его в стопку и давай водить туда-сюда. Побагровел он и рявкнул на жену:
— Ты чего такого говоришь своим поганым ртом?
— А что я такого говорю?
— Разве можно стопочку это самое? Это тебя можно, соседку Катьку. А стопочку выпивают, принимают на грудь, приголубливают. Ты вот что, Мань, спроси-ка в библиотеке Даля «Словарь живого великорусского языка». Будем его читать по вечерам. А то глядя на телевизор с его рекламой, опять согрешишь. Лучше уж словарь читать.
Теперь как вечер Петровы открывают большой чёрный том и читают, пополняют свой словарный запас. А сколько нового узнали. Вся деревня на них дивится. Никто от них ничего такого матершинного не слышал. А если кто заматерится, так ещё и осадят.
Как-то Петров ударил себя молотком по пальцу, стонет он от боли, на палец дует и приговаривает:
— Вот незадача-то, вот неудача, невезение! И как это я так неловко-то?
И глядя на него, и другие мужики меньше материться стали. А некоторые вообще отказались от мата. А то говорят, что никак русскому человеку нельзя без мата. Оказывается, ещё как можно! А то смотрите отсохнет у вас язык или же такая история, как с Петровым случится. Свят! Свят! Свят!
18 ноября 2024