В некоторых чертах орфическая теогония следовала поэме Гесиода: из земли вышло племя титанов, которым правил Крон, против него поднялись его дети-олимпийцы под предводительством Зевса. Но это было не главное. Орфей учил, что Зевс, поглотив Первородного, стал тождественным ему. Зевс в религии орфиков — единственное мировое божество, являющееся во многих ликах:
Зевс — первый, Зевс же и последний громовержец. Зевс — глава, Зевс — середина, из Зевса лее все создано… Зевс — основатель земли и звездного неба… Зевс — корень моря, он — солнце и вместе луна. Зевс — владыка, Зевс сам — всему первородец. Единая есть Сила, единое Божество, всему великое Начало. Но этим история богов не заканчивается. Громовержец вступает в союз с Преисподней и от ее царицы Персефоны родит сына — Диониса-Загрея. Появление этого божества не означает отказа от веры в единую силу, пронизывающую космос. Дионис-Загрей для Орфея был как бы ипостасью Зевса — его мощью, его «одождяющей силой». Таким образом, Дионис есть Зевс, а Зевс — ни кто иной, как Первородный.
Наиболее оригинальной частью орфической доктрины было учение о человеке. Миф повествует, что однажды титаны ополчились против Диониса, который, пытаясь ускользнуть от них, принимал различные облики. Когда он обернулся быком, враги настигли его, растерзали и пожрали. Нетронутым осталось лишь сердце — носитель Дионисовой сущности. Принятое в лоно Зевса, оно возродилось в новом Дионисе, а небесные громы спалили мятежников. Из оставшегося пепла, в котором божественное было перемешано с титаническим, возник человеческий род. Это означает, что человек имеет двойственную природу — божественную и титаническую. Последняя приводит людей к озверению, и она же безжалостно ввергает их в темницу тела.
Душа в учении Орфея считалась высшим началом. Подавленная телом и заключенная в него как в гробницу, она принуждена влачить в его границах жалкое существование.
Даже смерть не приносит освобождения от тисков титанической природы. Орфей учил, что после смерти душа — эта дионисова искра — под гнетом низменной природы вновь возвращается на землю и вселяется в другое тело. Цель человеческой жизни состоит в том, чтобы освободить душу из плена материального мира — выйти из бесконечной цепи перевоплощений и вновь вернуться к божеству. Для этого человек должен развивать в себе божественную сторону бытия — Дионисово начало. Этому служили особые мистерии орфиков и весь их образ жизни. Прежде всего от вступающего на путь просвещения требовалось блюсти заветы добра. Орфик был обязан вести неустанную борьбу с титанизмом в своем сердце. И мысли и дела его должны были оставаться чистыми. Были и другие правила поведения. Так, Орфею приписывался запрет употреблять в пищу животных. Были отвергнуты кровавые жертвы. Вся жизнь орфиков проходила в сложных магических обрядах.
Отдельные идеи орфизма были близки многим грекам. В VI–V вв. до Р.Х. это вероучение, по-видимому, было широко распространено, однако подлинно народным оно так и не стало. Общины орфиков — маленькие замкнутые кружки — существовали вплоть до начала нашей эры.
Пифагор
Пифагора считают первым религиозным мыслителем и наставником Эллады, создавшим законченное вероучение. По происхождению он был иониец и родился около 580 г. до Р.Х. на острове Самос. С раннего детства Пифагор, как свидетельствует его биограф Порфирий, показал большие способности ко всем наукам. В юности он обучался в Тире у халдеев и овладел всей их мудростью. Потом он учился у нескольких ионийских мудрецов, в том числе у известного натурфилософа Анаксимандра из Милета, а для того, чтобы изучить математику и высшую богословскую мудрость, специально ездил в Египет. Пишут, что самосский тиран Поликрат, который был большим другом египетского царя Амасиса, дал Пифагору рекомендательное письмо к гелиопольским жрецам. Кроме Гелиополя Пифагор побывал в Мемфисе, а потом поселился в Диосполе. Тамошние жрецы очень неохотно открывали чужаку свое тайное учение.
Чтобы отпугнуть Пифагора от его замыслов, они при посвящении подвергали его тяжелым испытаниям, назначая ему задания, противные эллинским обычаям. Однако он исполнял их с такой готовностью, что они разрешили ему участвовать и в жертвоприношениях и в богослужениях, куда до этого не допускался никто из чужеземцев. Диоген сообщает, что Пифагор хорошо знал египетский язык и мог читать египетские тексты, причем не только обычные, но и такие, смысл которых понятен лишь посвященным. Возможно, в Египте Пифагор почерпнул одно из главных положений своего будущего вероучения: каждый должен стремиться к тому, чтобы внутренне и внешне сделаться достойным человеком и стать нравственным произведением искусства. Ведь египетские жрецы в то время, в отличие от греческих, не только составляли нечто вроде сословия и получали соответственное образование, но также вели особый, нравственный образ жизни, придерживаясь определенных правил поведения. Поэтому вполне вероятно, что именно в Египте у Пифагора зародилась мысль о его будущем союзе, представляющем собой прочное сожительство людей, объединившихся вместе для целей умственной и нравственной культуры.