— Господа матросы, вы изволили опоздать… по моим серебряным на тридцать семь минут.
— Просим господина хозяина трюмных отсеков извинить нас за опоздание, — ответил Гаврилов, именуя новоявленного обладателя часов его полной флотской должностью. — Кажется, ваше превосходительство, довольны приобретением?
— Очень. Мне повезло с покупкой.
— Не думаете ли вы, — продолжал Гаврилов, усаживаясь за стол, — что от морского воздуха механизм часов может заржаветь?
— А для чего папаша Томас? — поняв намек товарищей, подмигнул Григорьев спешившему с подносом в руках хозяину кабачка.
На столе появился графинчик водки, три рюмки и тарелки с горкой жареной мелкой рыбы.
— Спасибо, папаша! — ответил Лобадин. — Пригубь и ты с нами.
— С хорошими людьми почему не выпить. — И эстонец принес четвертую рюмку.
— За покупку и здоровье ее хозяина! — провозгласил Гаврилов.
Все выпили, закусив килькой, зажаренной на собственном жире.
— Они не только серебряные, но еще и ходят! — улыбнулся Гаврилов, прикладывая к уху часы.
Рассматривая их, он открыл верхнюю крышку футляра.
— А это что еще за штуковина?
Друзья склонились над часами. На внутренней стороне откинутой крышки они увидели искусно выгравированную фигурку странно одетого человечка, держащего в отставленной в сторону руке копье с флажком. Тут же короткая надпись на непонятном языке.
— Я и не заметил!.. — растерянно проговорил Григорьев.
— Чего ты забеспокоился, часы ходят хорошо и не старые, — стал подбадривать товарища Лобадин. — А что рисунок, так это даже интересней.
— Правильно, — поддержал Гаврилов. — Вот только бы узнать, что здесь написано.
— Папаша Томас, — обратился к кабатчику Лобадин. — Не сможете ли прочесть нам, что тут за надпись?
Тот взял часы и посмотрел на гравировку. Глаза его посветлели.
— Надпись сделана по-эстонски. Она означает: «Помни Таллин».
— А кто этот человечек? — спросил Лобадин.
— О, это же Вана Томас!
— Кто? — переспросил Лобадин.
— По-русски — Старый Томас, разъяснил эстонец. — Это страж нашего города.
— Значит, твой тезка! — удивленно воскликнул Гаврилов.
Хозяин кабачка заулыбался, явно польщенный таким замечанием.
— Да, я ему тезка, — проговорил он. — В старой Эстонии это было самое распространенное имя, как у вас, скажем, Иван.
— А чем же Старый Томас так знаменит, что его даже на часах вырезают? — допытывался Гаврилов.
— У нашего народа про Старого Томаса сложена легенда. Давно это было, очень давно. Однажды на Таллин напали враги. Городские ворота не успели закрыть, но стоявший возле них часовой не растерялся. Он смело вступил в бой и дрался до тех пор, пока подоспевшие на подмогу воины не отогнали врагов. Будете проходить мимо ратуши, посмотрите на ее шпиль: там увидите Вана Томаса.
Ну, давайте расплачиваться. Пора и на корабль, — заметил Лобадин.
Когда азовцы пересекали площадь, они задержались против средневековой ратуши. Над ее высокой двускатной крышей вонзалась в небо увенчанная шпилем башня. На шпиле, словно живой, чуть-чуть покачиваясь на свежем ветру, стоял знакомый морякам металлический воин в средневековых доспехах.
— «1530», — прочитал вслух Григорьев вырезанную на флаге дату. — Без малого четыре века стоит на посту!
Оружие будет!
Вопрос об оружии все чаще и чаще вставал перед Оскаром. Наконец он решил послать в Петербург надежного человека. Перебирая в уме своих помощников, Оскар остановил выбор на Эдуарде Отто, в преданности и осмотрительности которого успел убедиться.
Вскоре после ночного разговора на даче в Нымме он дал Отто явку в штаб дружины. Эдуард отправился туда в сопровождении двух латышей-боевиков, которые, скрываясь от полиции, недавно перебрались в Эстонию из Риги. В Таллине их никто не знал.
Когда Отто и его товарищи пришли на конспиративную квартиру дружины, там уже находился начальник штаба жестянщик Петер Ярви. Разговорились.
— Организовалась дружина прошлой осенью, — сообщил Ярви. — Она поддерживала порядок в городе, охраняла митинги, собрания. Напуганные революцией, власти терпимо относились к нам. Но после московских событий реакция подняла голову. Начались аресты, и дружине пришлось уйти в подполье.
— Чем вы теперь занимаетесь? — спросил Отто.
— По правде говоря, одними разговорами, — признался Ярви.
— В чем же дело? Может, люди стали отходить от революции?