Габриэль дважды перечитала оба письма. Если бы Гэвин собирался сообщить имя своего осведомителя и имена людей, с которыми намеревался встретиться, он так бы и сделал. Но он лишь написал, что «отбывает по важному делу» и «объяснит все», после того как вернется. Но он не вернулся, и Габриэль оставалась единственным человеком, который мог внести хоть какую-то ясность в возникшую ситуацию.
Как ей поступить? Габриэль встала из-за стола и поставила на огонь чайник, собираясь заварить кофе. Слава Богу, мать ушла к мадам Жарин. Обмолвись Габриэль хоть словом, Нху наверняка подверглась бы допросу американских властей либо сайгонской полиции, а может, и тех и других. Они непременно изобличили бы ее в связи с Вьетконгом и наверняка арестовали бы. Именно поэтому Гэвин не назвал ее имени. Значит, Габриэль должна последовать его примеру. Гэвин принял решение за нее. Ей лишь остается ждать, когда он вновь объявится в Сайгоне с материалом для сенсационного репортажа о боевых действиях.
Несмотря на хмурую ноябрьскую погоду, жизнь в Англии кипела ключом. Группа начала свое турне на севере страны, выступая в просторных рабочих клубах, стены которых видывали таких знаменитостей, как Том Джонс, «Святые Братья» и Джорджи Фейм. По мере того как продолжалась поездка и группа забиралась все дальше на юг, традиционные клубы сменялись чередой недавно открытых ночных заведений для поклонников музыки. Простой люд и меломаны неизменно встречали гостей шумной овацией, и к тому времени, когда настала очередь Лондона, все участники группы, включая Мишеля, пребывали в блаженном состоянии духа.
– Послушай, крошка, этот шум и не думает утихать, – сказал Рэдфорд, широко улыбаясь Габриэль. – Кажется, нам все же удалось покорить эту страну!
В Лондоне им предстояло впервые дать концерт по телевидению.
– Напомни, пожалуйста, как называется передача? – спросила Габриэль, усаживаясь вместе с Мишелем в черное такси, которое должно было доставить их в съемочный павильон.
– «На старт, внимание, марш!» – ответил Мишель, коверкая английские слова, и добавил, вновь переходя на французский: – Ее транслируют по всей стране, и мы – первая группа, получившая приглашение на эту передачу, не имея ни одной записи, которая входила бы в список хитов. Одному Богу известно, каким образом Марти удалось этого добиться.
– Ему помогло то, что кадры нашего выступления во Франции обошли всю Англию, и здешняя публика пожелала узнать, кто мы, черт побери, такие, – сказал Рэдфорд. Он развалился на сиденье и, забросив руку на спинку, поглаживал плечи Габриэль. – А еще то, что, когда мы запишем пластинку, она взлетит на первые места хит-парада, словно ракета!
Мишель неловко скрючился на откидном сиденье, шокированный развязностью Рэдфорда, который позволил себе так откровенно обнимать Габриэль.
– И когда же мы ее запишем? – натянутым тоном осведомился он, глядя на темные мокрые улицы Лондона. Ему было невмоготу смотреть, как пышные золотистые волосы Габриэль скользят по рукаву кожаной куртки американца.
– В первое же утро после возвращения в Париж, – отозвался Рэдфорд, с любопытством взирая на пианиста. Он отлично понимал, чем расстроен Мишель, и уже не в первый раз задумывался, что в нем нашла Габриэль, если так ценит его дружбу.
Мишель промолчал. Список композиций, с которых следовало начать, был предметом долгих споров между Рэдфордом, Марта Деннисоном и фирмой звукозаписи. Было решено записать сингл, который быстро выпустят в продажу, после чего группа немедленно приступит к работе над альбомом. Уже на ранних этапах переговоров участники согласились, что в альбом должна войти по меньшей мере одна песня Габриэль. Аранжированная Рэдфордом, она была лучшим произведением в репертуаре группы и, по мнению Мишеля, имела все шансы стать той самой композицией, которую выберут для записи сингла.
Мишель понимал, что, если он окажется прав, сотрудничество Рэдфорда и Габриэль со временем станет еще более тесным, а сам он как музыкант все меньше будет нужен Габриэль. Ему хотелось, чтобы Гэвин вернулся из Вьетнама. По крайней мере тогда он не волновался бы так за дальнейшую судьбу Габриэль. Мишель знал: Габриэль и ее ребенок будут счастливы с Гэвином. Но если у Габриэль начнется роман с Рэдфордом, то ее счастье и счастье малыша окажутся под угрозой. У Мишеля возникло мрачное предчувствие, что, если Гэвин Райан не вернется в ближайшее время из своего загадочного путешествия, ему придется дать Габриэль дружеский совет, которого, как опасался Мишель, она не послушает.
Кончился январь, а за ним и февраль, но от Гэвина по-прежнему не было ни слуху ни духу. Теперь он официально числился без вести пропавшим. И он был не единственным журналистом, которого постигла такая судьба. Репортеры, сторонившиеся брифингов в «варьете» и предпочитавшие пользоваться любой возможностью раздобыть место в вертолете, чтобы лично наблюдать за ходом боевых операций, рисковали своей жизнью не меньше солдат.
Жалованье Гэвина перестало поступать на имя Габриэль. Парижское отделение агентства направило ей сочувственное письмо и единовременное пособие, которого хватило только на покрытие текущих расходов. Еще она получила письмо от Поля Дюлле и со страхом размышляла, как на него ответить.
Габриэль знала куда больше, чем руководство Гэвина. Она знала имя женщины, посетившей Гэвина в Сайгонском бюро. Габриэль знала также, с кем он собирается встретиться. Она почти не сомневалась в том, что случилось после их встречи, какое предложение Динь должен был сделать Гэвину, чтобы тот не смог отказаться. Она была уверена: Гэвин жив и в любое мгновение может вернуться из джунглей, похудевший на несколько килограммов, но торжествующий. Он принесет агентству репортаж, равного которому не смог бы написать ни один западный журналист, – это будет взгляд на войну с точки зрения вьетконговцев в пересказе человека, прожившего вместе с ними несколько месяцев.
Но Габриэль не могла рассказать Дюлле о том, что ей было известно. Поступи она так, Поль немедленно разыщет Нху и подвергнет расспросам. Она не сможет удовлетворить его любопытство и рано или поздно окажется в руках южновьетнамских властей. Поэтому в ответ на неловкие извинения Поля Габриэль написала ему, выражая уверенность в том, что Гэвии жив и опасения за его судьбу беспочвенны.
Порой в долгие темные ночные часы она все же начинала в этом сомневаться. Ведь будь Гэвин жив, он нашел бы способ передать весточку через Нху. Габриэль ворочалась без сна, пытаясь представить себе, что могло помешать Гэвину сделать это. Даже если у него нет связи с Нху, ему мог бы помочь Динь.
Габриэль вспомнила те долгие годы, в течение которых Нху не общалась с Динем. Для людей, вступивших в армию Северного Вьетнама или оставшихся на Юге, чтобы пополнить ряды Вьетконга, отсутствие контактов с семьей было обычным делом. Гэвин был оторван от близких всего лишь семь месяцев. Вряд ли Динь сочтет такой срок заслуживающим внимания. Ну а если Гэвин путешествует не с Динем? Что, если Нху ошиблась в своих предположениях? Что, если Гэвина убили месяцы назад, в тот самый день, когда он покинул Сайгон?
Терзаемая этой мыслью, Габриэль поднималась с постели и, мягко ступая, подходила к кроватке, в которой спал ее малыш. Осторожно, чтобы не разбудить, она брала его на руки и крепко прижимала к себе. На ее длинных ресницах поблескивали слезы.
Всю весну и начало лета Габриэль получала письма от Нху, однако тетка не могла сообщить ничего нового. Нху упрекала себя за причастность к исчезновению Гэвина, но тщательно скрывала свое беспокойство в двусмысленных фразах – на тот случай, если их прочтет кто-нибудь посторонний.
При свете дня Габриэль отвлекалась от ночных тревог. Гэвин жив. Если бы Гэвин погиб, она бы почувствовала это. Она всегда верила своей интуиции.