Царица. Отдайте ему его оружие.
Адъютант князя Георгия приносит из первой двери кинжал и саблю хана и вешает их ему на пояс.
Царица. Хан Товинский так молод.
Князь Георгий. Ты возвращаешь ему оружие. Не для того ли, чтобы разрушить то, что я сделал?
Царица. Нет, нет, князь Георгий. Ты сам бы это сделал, если бы меня здесь не было; мы действуем заодно.
Князь Георгий. Да будет так.
Царица. Угодно ли тебе, хан, отвечать мне?
Хан. Великая царица, позволь отблагодарить тебя за то, что ты возвратила мне оружие.
Царица. Великое несчастье постигло тебя, ты теперь пленник в моем замке.
Хан. Великое несчастье, но в нем есть и великое счастье. Я увидал твою красоту и услыхал твой голос.
Князь Георгий. Вот ты услышишь, какие он говорит сладкие речи.
Царица. Ты меня не видал, хан; ты все время глядишь на пол у моих ног.
Хан. Мой закон — не твой закон, царица.
Царица. Если я наброшу покрывало, ты тогда подымешь глаза?
Хан. Да, тогда я подыму глаза. Но я видел твои руки, а они прекрасны.
Князь Георгий. Ты краснеешь, царица. Неужели и тут в зале жарко греет солнце?
Царица. Нет… Да, тут в зале жарко… Накинь мне покрывало, Фатима, чтобы хану не приходилось глядеть на землю. Фатима уходит.
Князь Георгий ей вслед. Красное покрывало; чтобы не было заметно, как краснеет царица.
Царица. Князь Георгий, мне кажется, что Тарас тебя ожидает в лагере.
Князь Георгий. Я еду.
Князь Георгий и священник уходят. Адъютант передает игумну ключ и идет за ним.
Царица. Твой народ требует тебя, хан. Двое из твоих офицеров были здесь, чтобы тебя выкупить.
Хан. свободно глядит на нее… Они плохо исполнили свою задачу, ибо я еще здесь.
Царица. Это было до моего прибытия.
Хан. А, тогда счастье не могло пойти им навстречу.
Царица. Значит, ты рассчитываешь, что твое дело со мной окончится счастливо для тебя?
Хан. Великая владычица, имя твое известно у нас в Товине; мы много слышали о твоей мудрости и милосердии.
Царица. Я попрошу тебя исполнить только одну мою просьбу — и ты свободен.
Хан. Все, чего тебе будет угодно от меня потребовать — я исполню.
Царица. Посмотрим. Отдал ли бы ты что-нибудь из твоих земель за свою свободу?
Хан. Да, много.
Царица. Но у меня достаточно земли. Согласны ли ты и твой народ отдать свою веру?
Хан молчит.
Царица. Согласен ли ты креститься во имя Христово?
Хан закрывает лицо рукой.
Царица. Знай, это и есть моя просьба.
Хан. Великая владычица, не могущественны мы там в стране нашей, но и не кичливы — и не шутим мы священными вещами.
Царица. Ты думаешь, что я кичлива и шучу? Во-истину, я желаю тебе блага.
Хан. Если бы я и мой народ хотели креститься, мы бы не противились тебе всеми силами. Ты напала на нашу страну и хочешь нас окрестить; мы не хотим креститься, мы будем драться до последнего человека.
Фатима рукоплещет.
Хан. Твой пророк был еврей, наш был араб, ты веруешь в своего, а мы в нашего. Захотела ли бы ты обменяться?
Царица. Нет.
Хан. И мы тоже нет.
Фатима рукоплещет.
Царица. Фатима!
Фатима. Прости, царица.
Хан. Мирно жили мы в Товине, и днем над нами было солнце, а ночью были звезды. И пришла ты на нашу землю, и вошла в наши хижины, и окрасила копья твои кровью.
Царица, потрясенная. Ответь ты ему, благочестивый отец, я нахожу… нахожу, что он немного прав.
Игумен. Ну, а вы там в Товине все голубки и никогда не окрашиваете копий ваших кровью? Вы прогнали в горы много народу из Эрзерума, граждан которого царица окрестила, и перебили их.
Хан. Когда это дошло до моих ушей, я предложил богатый выкуп, чтобы остаться другом великой царицы.
Царица. Я и требую выкупа.
Хан. Ты требуешь нашей веры.
Игумен. Сам же ты вызвал войну, хан. Царица предлагала вам креститься и жить мирно каждому среди своих виноградников и садов, но ты решил противиться ей.
Хан. Пророк велел нам сражаться, когда вера наша в опасности. Разве твой пророк не велел этого?
Игумен. Царица, скажи ему раз навсегда твои условия. Видишь, кротостью тут нельзя победить.