Показывается Мецеду, получает приказ от Фатимы и уходит.
Царица. И другие туфли, Фатима. Мои лучшие туфли. Нет ли со смарагдами?
Фатима. У тебя нет лучше. Это твои лучшие туфли
Царица. Значит, у меня нет смарагдов? На этих жемчуга. Но ведь мне могут быть нужны красивые туфли, не правда ли, Фатима?
Приходит Мецеду с персидскими чулками.
Царица. Нет, не желтые. Дай мне белый к тому, что на мне.
Мецеду становится на колени и надевает ей чулки.
Царица. Мецеду, ты должна теперь следить за тем, какие ты мне даешь чулки; смотри, чтобы они не были разные… Это воля царицы. И еще я хочу, чтобы у меня было много красивых туфель, как когда-то, когда я была молода.
Мецеду встает. Еще что-нибудь, царица?
Царица. Да, дай мне зеркало.
Мецеду. Зеркало? Там у тебя есть большое зеркало.
Царица. Разве у меня нет маленького зеркала?
Мецеду. Нет.
Царица. А оно у меня было, когда я была молода. Я носила в кармане маленькое зеркало и часто смотрелась в него.
Фатима. Но ведь на тебе покрывало, царица; никто не может видеть твоего лица
Царица. Хорошо, ты можешь идти, Мецеду; мне не нужно зеркала. Мецеду уходит.
Царица. Теперь позови его. Опускает покрывало.
Фатима. Одно, слово, царица: не будь слишком прекрасной для хана.
Царица. Что ты говоришь, Фатима?
Фатима. Он молод! Ты можешь увлечь его так, что он забудет свою страну и то, что еще важнее.
Царица. Позови его.
Фатима исчезает за обитой железом дверью.
Царица минуту сидит спокойно, потом встает, становится перед образом, что-то шепчет, крестится, кланяется и возвращается на свое место. Она раздвигает полы своей одежды, так что видны чулки.
Входит хан с Фатимой.
Царица. У тебя там пусто, хан. Если ты хочешь быть тут, мы ничего не имеем против этого.
Хан. Благодарю тебя за твою доброту, царица, но для меня там не пусто. Я думаю о моем народе, который остался без господина.
Царица. Фатима только что говорила это.
Хан молчит.
Фатима. Да, царица, я это сказала.
Царица. Тут со мной ты не оставишь своего народа, наоборот — ты лучше послужишь ему. Я помогу тебе.
Хан. Все товинцы будут тебе за это благодарны. Я их последний хан. И нет у них другого.
Царица. Не правда ли, здесь прохладнее?
Хан. Да. И если бы ты поставила стражу у входа, ты могла бы быть совсем спокойна на мой счет.
Царица. Стражу? Я не подумала об этом. Нет, не надо стражи. Тогда бы снова здесь стало слишком много людей; а тут достаточно людей… Не понимаю, Фатима, мне теперь снова кажется, что здесь достаточно людей.
Фатима. Только одним больше.
Царица. Может быть, ты присмотрела бы за Георгием и Русудан; когда найдешь их, скажи им, чтобы они пришли. Фатима уходит.
Царица. Я вовсе не намерена настолько смягчать твой плен, чтобы ты забыл свой народ.
Хан. Я не забуду моего народа. Подруга твоя Фатима ошибается. Я громко не жалуюсь на судьбу моего народа и на свою судьбу, но я размышляю о ней.
Царица. А о моем условии?
Хан. Нет.
Царица. Нет? А следовало бы. О чем же ты размышляешь?
Хан. Три ночи и три дня я думал о бегстве. Но я был безоружен.
Царица. Теперь твое оружие снова у тебя.
Хан. Да, но я видел тебя и больше не думаю о бегстве.
Царица. Мне непонятны твои слова… Как это случилось, что взяли твой замок?
Хан. Изменой. Один из моих рабов отнес большой ключ князю Георгию.
Царица. Мой супруг мне этого не рассказал. Но ведь князь Георгий, конечно, не принял ключа от твоего раба?
Хан. Он не взял ключа?
Царица. Нет. Может быть, взял кто-нибудь другой, но не он. Я слышала, что кто-то другой взял… Мы могли бы теперь поговорить о чем-нибудь другом, хан. Ты когда-то жил во дворце у калифа; ты рассказал бы мне что-нибудь о жизни там.
Хан. Это было давно. Но я ничего не забыл. Я бы мог рассказать о мудрости калифа, о его могуществе.
Царица. Лучше расскажи о себе самом. Что ты там делал?
Хан. Я был гостем калифа и учеником его. Много наук изучал я у его мудрецов. А осенью мы ездили на охоту и били больших зверей, и когда мы возвращались, нас встречали певцы и танцовщицы.