ВИКТОР. Тогда я и сам хотел.
ЭСТЕР. Вик, я ведь влила в себя только одну, так что не надо…
ВИКТОР. Вот именно, не надо. Не надо ставить все с ног на голову, детка. Это я хотел, а ты испугалась.
ЭСТЕР. Потому что ты сказал: «После войны будет депрессия.»
ВИКТОР. Что ж, сходи в библиотеку и полистай газеты за сорок пятый год, почитай, что в них написано.
ЭСТЕР. Да мне плевать! (Отворачивается, недовольная собственной непоследовательностью).
ВИКТОР. Честное слово, Эс, иногда ты говоришь так, словно мы вообще и не жили.
ЭСТЕР. Господи — как же мамочка была права! А я — я всегда не верила собственным глазам! Я же знала, что ты никогда не уйдёшь, если уж во время войны не ушел… Я видела, что происходит, видела и молчала. Но знаешь, чёрт побери, в чем самый ужас?
ВИКТОР (смотрит на часы, чувствуя, что конец ее бунта уже близок). И в чем же, черт побери, самый ужас?
ЭСТЕР. В том, что мы никогда по-настоящему не думали о деньгах. Конечно, они нас волновали, мы о них говорили, но на самом деле мы никогда их по-настоящему не хотели. Я хотела, а ты нет. Вик, я действительно их хотела. Да, Вик. Я ХОЧУ ДЕНЕГ!
ВИКТОР. С чем тебя и поздравляю!
ЭСТЕР. Да пошёл ты к черту!
ВИКТОР. Эстер, я бы хотел, чтобы ты перестала сравнивать себя с другими. В последнее время ты только этим и занимаешься.
ЭСТЕР. Значит, иначе уже не могу.
ВИКТОР. Тогда, детка, тебе будет очень плохо, потому что всегда кто-нибудь тебя обскачет. Но в чем, собственно, трагедия? У меня тоже характер, как и у тебя, и я не меняюсь…
ЭСТЕР. Нет, ты очень даже меняешься. Как только замаячила перспектива отставки, ты все время слоняешься то взад то вперед, стал таким странным…
ВИКТОР. Что ж, это ведь проблема, хотелось бы, конечно, побольше уверенности, но… Знаешь, я уже заполнил несколько бумаг.
ЭСТЕР (с тревогой). И?
ВИКТОР (с трудом, сам не понимая почему). Просто надеюсь, что будет какое-то завершение… (Обрывает фразу).
ЭСТЕР. Ты ещё на что-то надеешься?
ВИКТОР. Я понимаю, это глупо. Но когда видишь эти дурацкие бумаги, то не можешь удержаться от вопроса: как, двадцать восемь лет подписывать протоколы — и все? И это конец? Это, конечно, все. Но беда-то в том, что когда начинаешь затевать что-то новое, вспоминаешь о пятерке с ноликом — и в жар бросает… Но что-то делать все-таки надо. Надо! (Теперь с большей близостью по отношению к ней). Пока ещё не знаю что, но каждый раз, как начинаю думать, такой страх…
ЭСТЕР. Чего?
ВИКТОР. Знаешь, так я себя чувствовал, когда сюда впервые вошел… (Осматривается). Меня настолько поразило все это безумие… Тащить сюда все это барахло, словно ему цены нет. (Слегка смутившись, пытается засмеяться). А я ведь тоже хранил, черт возьми, всякую дрянь, даже гвозди для ковров. (Поворачивается к креслу, стоящему в центре). И все это ради него — сейчас это кажется нелепым.
ЭСТЕР (чувство жалости берет верх над сочувствием). Что ж… значит любил его.
ВИКТОР. Знаю, но в словах это не… Кто он был такой? Обанкротившийся бизнесмен, как и сотни других. А я вел себя с ним, будто гора рухнула… По правде говоря, сейчас вся эта история звучит так, словно я слышу ее со стороны. А тебе так не кажется?
ЭСТЕР. Очень даже.
ВИКТОР. О, так давай…
ЭСТЕР. Это правда. Впервые я поднялась по этим ступенькам в девятнадцать. А когда ты открыл тот чемодан и в нем я увидела твою первую форму — помнишь? Как ты впервые ее надел? И сказал: «Если что-то случится — зови полицию!»
Оба смеются.
Это было как на маскараде. И действительно — так и было.
ВИКТОР (ее боль передается ему). Знаешь, Эстер, ты иногда прямо как ребенок и…
ЭСТЕР. А я и хочу им быть! Мне надоело… Да ладно, все. Я хочу выпить. (Идет за кошельком).
ВИКТОР (удивленно). Что такое, потянуло на приключения? И куда это ты собралась так прямо сразу?
ЭСТЕР. Не могу здесь больше, пойду пройдусь.
ВИКТОР. Перестань врать!
ЭСТЕР. Что я алкоголичка?!
ВИКТОР. Живешь, между прочим, гораздо лучше многих. Но обязательно надо побаловаться или что?