Юрий Петров
Чарли, который... бегал по крыше
Этот рассказ был написан мной и опубликован 10 лет назад в моей книге "Бультерьер и другие породы бойцовых собак" (ИПП "Уральский рабочий", Екатеринбург, 1994). Тираж этой книги (20 тыс.) давно разошёлся, но с тех пор я получал много раз просьбы вновь опубликовать его. Что и делаю сейчас (без каких-либо купюр и редакций). Эпиграфом к книге были слова Э. Сетон-Томпсона из его знаменитого рассказа "Снап. История бультерьера": "У гончих прекрасные носы, у борзых быстрые ноги, волкодавы и доги - силачи, но все они ничего не стоят, потому что беззаветное мужество есть только у бультерьера", которые как нельзя лучше характеризуют существо настоящего бультерьера и портрет которого я и попытался вновь (спустя более, чем 100 лет) воспроизвести.
Юрий Петров.
Лучшему из бультерьеров, которых я когда-либо знал.
Мысль о второй собаке появилась у нас, когда нашему первому псу, очень красивому ньюфаундленду, было уже два года. Время от времени я склонялся к тому, что это должен быть ротвейлер. Хотя бультерьеры уже появились в то время в городе, но нас прежде всего останавливала их цена, которая в то время превышала в несколько раз стоимость всех прочих собак, в том числе и ротвейлеров.
И всё-таки, когда вместо ротвейлера появилась возможность приобрести бультерьера, мы загорелись неописуемым огнём. Нас даже не смутила его цена, которая была равна моему тогдашнему годовому заработку. Нам только сказали: "Думайте, завтра его привезут". Белого, с чёрным "моноклем". Треть необходимой суммы у нас была, остальное решили занять (потом целый год рассчитывались).
И вот поздним вечером он появился в нашем доме. Белый, но без монокля, зато весь в пигментных пятнышках (потом я понял, что это Бог его так "отметил", как он это делает иногда с выдающимися людьми), уши висят, лоб сморщенный и... весь покусанный. Я никогда (ни до, ни после этого) не видел щенка в 1,5 месяца, какой бы он ни был породы, в том числе и бультерьера, у которого в этом возрасте уже была бы изодрана вся голова и морда и даже глаз "подбит". И ещё он был очень страшный. Всё-таки даже щенок дворняжки, который в будущем может оказаться совсем неказистой собачкой, и тот в детстве не лишён привлекательности. Но такого, каким может быть щенок бультерьера, мы даже не предполагали. На его белом фоне выделялся только чёрный нос - в форме бабочки, как усики у Чарли Чаплина. Его нельзя было назвать как-нибудь иначе - он стал Чарли. Его клоунские наклонности, проявившиеся впоследствии, только подтвердили нашу правоту.
С первых дней своего пребывания в нашем доме он мало-помалу стал мне доказывать, что я ещё ровным счётом ничего не смыслю в "настоящих" собаках. Вообще-то о повадках взрослого бультерьера я уже знал кое-что, но вполне резонно предполагал, что в щенячьем возрасте (ну, хотя бы до года) собака любой породы ведёт себя одинаково: перед большими взрослыми и "строгими" собаками ложится на спину кверху лапами и животом; если её вдруг обидят, то взвизгнет и уйдёт прочь, поджав хвост. Вообще-то так оно и есть. В том числе и бультерьеров (впоследствии я наблюдал это много раз). Но - не у Чарлика, которого я кверху лапами и с поджатым хвостом так ни разу и не увидел при общении с любой собакой. Это произошло только однажды дома, когда он после серьёзной нашей ссоры пришёл вдруг ко мне просить прощения и, наткнувшись на "суровый" взгляд, вдруг неожиданно (для себя самого, видимо, тоже) перевернулся на спину и подставил живот: "Не ругай меня, папа, я буду хорошим!"
До трёх месяцев, пока не были сделаны необходимые прививки и выдержан карантин, единственной собакой, с кем он мог общаться, была Алиса, которая сначала вообще на дух не переносила "пришельца" и недвусмысленно отвергала все его попытки познакомиться поближе. Но Чарлик не был бы бультерьером, если бы оставил однажды задуманное. И вот уже через 2-3 недели они прекрасно общались и играли. Выглядела это так. Большая чёрная Алиса, развалившись на полу, низко (как "Ту-154" на взлёте) урчит, а маленький беленький "мячик" с визгом скачет вокруг неё. Но не просто, а всё время "атакуя" то в одно, то в другое место. Как правило в области головы. Мудрая Алиса вскоре смекнула, что к чему, и как только Чарлик вцеплялся ей, скажем, в щёку, она тут же довольно осторожно, но и весьма решительно прихватывала его ногу. Отцеплялся он - отпускала и она. Постепенно они выработали свои правила игры, которые впоследствии при неожиданных и очень ожесточённых драках между ними (по поводу и без повода), инициатором которых всегда был Чарлик, ни разу не привели к тому, чтобы он действительно хоть раз вцепился в неё "мёртвой" хваткой. То, что она девочка - это, конечно, одно из объяснений, но не единственное (на улице его челюсти моментально смыкались на любой собаке, независимо от её пола и возраста).
Ещё более необычным оказалось его поведение на улице. Мы вышли с ним в "общество" впервые, когда ему исполнилось три месяца. Он сразу же проявил необычайный интерес ко всем собакам и, приставая, почему-то всегда норовил залезть своей головой прямо в пасть самой большой собаке. Его первой любовью стала огромная белая, с такими же, как у него, пятнышками догиня. Возможно, он принял её за маму, поскольку ни на минуту не отставал от неё. Эти свои первые чувства он сохранил к ней надолго. И впоследствии, будучи уже подростком (месяцев до 7-8), позволял ей (но только ей одной!) при встрече делать с собой всё, что угодно. Она могла таскать его за шею, как котёнка, так что домой он приходил постоянно с мокрой шеей. А однажды она оказалась в слишком "привлекательном" положении. Сколько сил мне понадобилось, чтобы увести его домой! Но, придя домой, он стал таким грустным, что впервые отказался от еды, а потом сел у двери и вдруг... завыл, как волк! Он ещё не раз встречался потом с ней. Причём в момент его ухаживаний в непосредственной близости к ним не позволялось быть никому: всё равно, собака какой породы, пола и возраста или человек - тут же следовала мгновенная вспышка ревности и молниеносный бросок в сторону соперника. Но, к сожалению, и эта дружба, в конце концов, окончилась большой ссорой...
Я давно уже заметил, что "точка кипения" лежит у него где-то вблизи комнатной температуры - так быстро он переключался из добродушного расположения в ярость. Особую нелюбовь он имел почему-то к ногам, если речь шла о человеке. Наши первые ссоры с ним происходили именно из-за того, что во время обеда или чаепития, когда все сидели на кухне за столом, Чарлик неизменно забирался под стол и оттуда, из своего укрытия (он вовсе не ждал, как другие собаки, подачек с "барского" стола), вёл внимательное наблюдение за... ногами. Как только кто-то слишком вольно, по его мнению, начинал вести себя, тут же следовала яростная атака с недвусмысленным рыком. Надо сказать, что Чарлик не умел "вежливо" предупреждать, как другие собаки, глухим рычанием о нежелательных, по его мнению, действиях - его рык всегда означал нападение, которое тут же следовало (а иногда и раньше). Я мгновенно хватал его за шиворот и швырял, как котёнка, из кухни в коридор, а иногда и дальше. Удивительно, но он и в самом деле, как кошка, всегда брякался сразу на четыре ноги, успевая сгруппироваться в воздухе, и "обиженный", сопровождаемый моей бранью, медленно, но с достоинством плёлся на своё место, то есть на подстилку, устроенную для него поначалу под письменным столом. "Место" впоследствии было ликвидировано, поскольку вскоре его заменили все диваны и кровати, имевшиеся в доме, но стол он ещё очень долго воспринимал как часть своего места и очень любил, особенно в солнечную погоду, посидеть или полежать, но уже не под ним, а на нём. К тому же со стола было легко перебраться на подоконник, а оттуда, с высоты 7 этажа, наблюдать за происходящим на улице и время от времени облаивать своих прогуливающихся внизу "врагов".