Миля Самойлова — независимая гордая личность пионерского возраста. Что может и что не может Миля? Может сорвать урок, нагрубить любимому воспитателю (не далее, как позавчера, обожаемая Людмила Васильевна сказала, чтобы Милино звено навело порядок вокруг спального корпуса, на что звеньевая коротко бросила: «И не подумаем», а через два часа ей заблагорассудилось, и она так все организовала, что никакую соринку днем с огнем не сыщешь). Милька может сманить всю комнату в сады за яблоками и при этом сделать невинные глаза.
Но Миля может быть и паинькой. Завяжет около ушей по огромному банту, наденет белый воротничок, красный галстук, встанет перед хором, взмахнет руками… Миля — отличный дирижер, потому что сама она обладает тонким музыкальным слухом, а главное — умеет втолковать другим, что она хочет. Не успеет Миля пошевелить пальцем, как все дружно разевают рты. В этот момент Миле кажется, что она может все. По крайней мере, учиться на «отлично». И учится.
Что не может Миля? У нее есть теория насчет равенства мальчишек и девчонок. По ее теории получается просто: если мальчишка человек и девчонка человек, значит, они равны. В общем, не теория, а уравнение со всеми известными. Но в жизни-то все по-другому. Мальчишка может наставить девчонке шишек, а она, так сказать, в крайнем случае, если сладит. Но дело даже не в этом.
Мальчишка первый подходит к девчонке и предлагает ей дружбу. Как только Миля начинает думать об этом, она свирепеет. Сколько раз она спрашивала у Жени:
— Почему, ну почему это они должны делать первыми, а не мы?
Женя не знала, почему, но это ее, признаться, не волновало.
И в то же время Миле было приятно, что на нее заглядываются мальчишки, хотя бы этот Тимшин. И она презирала себя за это! Представьте себе, земля не разверзлась пополам и небо не упало на землю, когда он сказал ей: «Давай дружить». Миля ответила ему довольно спокойно: «Никогда». И ушла от него. Это объяснение состоялось чуть ли не полгода назад на новогоднем балу. Тетя Тоня изображала клоуна. Она ходила по сцене в широченных штанах. На ноге будильник. двойка на резинке. Она ее дергала, получался выстрел. Убила двойку, а потом вдруг из штанины выпустила Маню Чеботареву, самую маленькую девочку детдома. Зачем она сидела в штанине, Миля так и не поняла.
Так вот, все смеялись, а Тимшин объяснился. Миля думала, никто не заметил. Она знала, что он страдает до сих пор, но ей-то какое дело? И вот сегодня это позорное «жених и невеста». Больше всего ей было обидно, что вот она, Миля Самойлова, не сумела прекратить эти безобразные вопли. Выходит, испугалась, если убежала.
Людмила Васильевна выслушала эту историю с величайшим вниманием. Конечно, стала успокаивать Милю, в заключение сказала вполне серьезно:
— Я предлагаю, девочки, обсудить это на более высоком уровне.
Более высокий уровень — это Евгения Эдуардовна. Миля спросила с любопытством:
— Зачем же еще директора посвящать в это?
Вам не кажется, девочки, что отношения между вами и мальчишками не совсем нормальные? Такое впечатление, что вы терпеть друг друга не можете, хотя вместе делать вам приходится многое. Откуда идет эта неприязнь друг к другу — не пойму.
Договорились: как только выучат уроки, собираются у Евгении Эдуардовны. Кроме Мили и Жени, пришли и другие девочки.
У Мили произошел в настроении перелом, и она была какая-то взвинченная, в глазах чертики прыгают. Евгения Эдуардовна, как всегда, строго одета, подтянута. Ее немного побаивались. Она всегда была в курсе всех событий. Ребятам казалось, что она видит их насквозь. Вот и сейчас она как-то уж очень внимательно посмотрела на всех. Затем предложила сесть. Спросила, как настроение, понравились ли костюмы для карельского танца. Потом вдруг неожиданно сказала:
— Почему Валя Романцова просидела сегодня под столом целых два часа?
— Это много или мало? — невинно спросила Миля.
— По-моему, много, если учесть, что сидела она на корточках. Это же неудобно. Ноги, наверное, затекли.
И тут девчонок прорвало:
— Ну и пусть сидит, если ей нравится!
— Все ей не так, да не эдак.
— На тетю Марусю, уборщицу, вечно ворчит: «Эта тетя Маруся только и знает нас тряпкой гонять». А сама небось сорит.
— Уж больно она настырная. Почему в хор не пошла? Уперлась и все.
— Что же, мы одни должны защищать честь детдома, да?
— Она, наверное, считает себя умнее всех. Что ни спроси — никогда не ответит. Забьется с книжкой в угол и бурчит себе под нос.
— Вот и сегодня под стол залезла, когда мы уроки учили…
Валя Романцова была маленькая, крепенькая, хорошо
сложенная девочка с лицом херувимчика. Глядя на нее, никогда не скажешь, что она замкнутая, скрытная. Но она на самом деле была такой. Подруг у нее не было. Все одна да одна.
— Девочки, может быть, вы ее когда-нибудь обидели? Не может же человек получать удовольствие от своего одиночества. Она наверняка страдает, — сказала Евгения Эдуардовна.
— Я вас прошу, — добавила она, — отогрейте ее, будьте с ней поласковей, не оставляйте одну. Когда человек один, он чаще думает о своем горе.
«Жила я в Сталинграде, на какой улице — не помню. Выл у нас хороший домик. Папа его красиво отделал. Папа работал в конторе, а мама была дома с маленьким братишкой Вовой. Папа часто приносил нам гостинцев, игрушек, конфет, яблок. Жили мы хорошо.
Немцы стали сильнее бомбить Сталинград, начались пожары, весь город стал гореть. Мама стала нас спасать. Все тряслось и разрушалось. Домик наш разбился и сгорел. Побежали мы с мамой к родным, а их домик тоже сгорел. Жалко было, как горел наш дом. Много сгорело у нас с Вовой разных игрушек: кукла большая, грузовик, много книжек с интересными картинками. Потом мы поехали на станцию к своим родным. Мама заболела. Мы ее кормили сухариками. Она была очень худая — одни косточки остались, и умерла. Меня и Вову привезли в детский лом».
Октябрь 1943 г. Валя Романцова, 6 лет.
— Но собрались мы, наверное, не для этого, — сказала Евгения Эдуардовна и выразительно посмотрела на Людмилу Васильевну.
— Мне хочется узнать ваше мнение о мальчишках.
При этих словах Миля взвилась. Евгения Эдуардовна не дала ей сказать.
— Одну минутку. Давайте, но порядку: я буду называть фамилию, а вы — характеризовать.
В общем получилась довольно забавная игра. Евгения Эдуардовна говорит:
— Толя Гончаров.
Женя Жукова: «Способный, умный, серьезный».
Миля Самойлова: «Слова из него не вытянешь. Бука».
Аля Захматова: «Сестру обожает и лыжник отличный».
Евгения Эдуардовна:
— Гена Орлов.
— Девчонкам от него житья нет.
— Злой, непослушный.
— Хлебом не корми — дай похулиганить.
Девчонки так воинственно настроены, что от бедного Гены Орлова одни рожки да ножки остаются. Людмила Васильевна кидается на защиту:
Вы уж слишком, девчонки. Гена Орлов был трудный — правда. Помучились мы с ним. Но это все в прошлом. Как только Вера Николаевна стала брать его к себе домой — мальчишку словно подменили. Он оттаял, стал неузнаваем.
Вера Николаевна Каклюгина — учительница из школы, стала его мамой.
— Вот видите, не такие уж и плохие мальчишки у нас, как кажется.
Глаза у Евгении Эдуардовны заискрились, она сразу помолодела. Подзадоривая ребят, спросила:
— Как, Миля, правильно я говорю?
— Конечно, нет, — отрезала Миля, не моргнув. — Какой бы хороший мальчишка ни был, он всегда обзывается. Даже противно. И потом — такие они самостоятельные, важничают. Я не я. А если разобраться, кто их воспитывает? Девчонки! Раз так, то девчонки главнее мальчишек.