Говорил я это Раймону заученно-монотонно, скороговоркой. Так читают скучные и надоевшие тексты вслух.
-- Еще я умел шить и шил по заказу брюки. Брал я за одну пару 20 рублей, шил я и сумочки, и моя предыдущая жена Анна, помню, ходила продавать их в ГУМ -- главный универсальный магазин на Красной площади по 3 рубля штука. Все это были неразрешенные, преследуемые в СССР способы добычи денег. Я сознательно рисковал каждый день...
Он не очень-то уже слушал меня. Моя русская арифметика мало его интересовала. 3 рубля, 20 рублей, восемь тысяч... У него были свои заботы. Я пришел за любовью и увидел, что от меня хотят любви. Он прикидывал, способен ли я. Это мне уже не нравилось. В этой роли -- любящего -- я уже потерпел поражение. Я тоже хотел гарантий. Я совсем не хотел возвращаться в старую шкуру.
Мы расплатились, заплатил, конечно, он -- мне было нечем, потом я привыкал к роли девушки и решил подняться в лифте наверх. Раймон хотел посмотреть посуду, он собирался купить новый обеденный сервиз, а в верхнем этаже была галерея.
Нас встретила в галерее некрасивая девушка, а позже вышла и старая дама. Мне было приятно, что они видят нас -- импозантного Раймона и меня, и все понимают. Раймон мял блюда, рассматривал тарелки и бокалы, предлагал мне полюбоваться старинным фарфором -- мы интеллектуально, с пользой проводили время. Я люблю красивое, я разделял его восхищение творениями мастеров старого уютного мира, где были семьи, не было кокаина и ебущихся, потных от наркотиков Елен. не существовало похабного мира фотографии и его грязных кулис. Семейные обеды, чинная жизнь, вот что олицетворял для меня этот фарфор. К сожалению, мне на роду написано иное, подумал я.
Но осмотр и приценивание кончились, мы поехали вниз на лифте, он на виду у мальчишки-лифтера поцеловал меня, и мы вышли на улицу, полную автомобилей. Была весна 1976 года, двадцатый век, и Великий Город Нью-Йорк в ланчевое время.
-- Я хотел бы с тобой делать любовь, но Луис сейчас почти всегда остается ночевать. К тому же, он сейчас будет опасаться тебя, ты видел, каким взглядом он вчера смотрел на тебя? Я помнил только усталый взгляд Луиса-Себастьяна и нашу с ним неклеившуюся беседу.
-- Ты, может быть, придешь ко мне сегодня в пять -- мы проведем вместе немного времени, выпьем чего-нибудь, -- сказал Раймон.
-- Хорошо, я буду рад, -- сказал я, и в самом деле обрадовавшись, ибо во мне опять обнаружилась непреклонная решимость во что бы то ни стало выспаться с ним, не побоюсь употребить канцелярское выражение -- хотелось официально стать педерастом, внутри себя я им уже стал, и впредь быть таковым, и считать себя таковым. Я хотел подытожить. Может быть, так девочки хотят потерять девственность. Было в этом желании моем даже что-то ненормальное, я ощущал это.
Мы попрощались на Мэдисон, и я не пошел сразу в отель, а долго еще ходил по улицам, обдумывал его слова. "И в этом мире педерастов -- любовь и нелюбовь, слезы и трагедии, и нет убежища от рока, слепого случая", -- думал я. И так же редка любовь истинная.
Приняв душ, в пять я был у него. Там был и Кирилл. Раймон сидел в спальне в кресле, распустив узел галстука и что-то пил, пригубливая из большого бокала. -- Сделай ему что-нибудь выпить! -- приказал он Кириллу. Молодой сводник, заговорщически подмигнув мне, сказал: -- Идемте, Эдичка, я вам сделаю что-нибудь выпить.
-- Ты что, без компании не можешь? -- сказал притворно-сердито Раймон.
-- Да я просто не знаю, чего он хочет, я ему покажу, что есть, пусть выберет.
Я вышел с Кириллом на кухню. Благо зазвонил телефон, и Раймон нас не удерживал, занятый телефонным разговором.
-- До твоего прихода, -- зашептал Кирилл, делая мне водку с оранджусом, -до твоего прихода Раймон попросил меня, чтоб я тебе сказал -- он будет водить тебя в рестораны очень часто, купит тебе костюм, только ты чтобы не жил пока ни с кем. Раймон должен решить, что ему делать -- остаться с Луисом или быть с тобой, он говорит: "Себастьян меня очень любит, но у меня на него не встает. Эди же меня не любит, но, может быть, полюбит еще, ведь мы только что познакомились".
-- Вообще, -- продолжал Кирилл свистящим шепотом, -- он не верит, что ты ни разу не пробовал мужчин, говорит: "Мне кажется, он спал с мужчинами".
-- Это я так хорошо замаскировался, -- сказал я тупо, думая о своем. Я мог притвориться и днем в ресторане сказать, что люблю его и просить его бросить Луиса, жить со мной, наговорить ему Бог знает чего, на что я был способен, сыграть, прислониться к его плечу, погладить его красную шею, поцеловать ему ухо, разыграть из себя мелкобуржуазную кокотку, декадентку и нагромоздить перед ним кучу ужимок, мелких капризов, странностей и милых привычек, из которых он бы не выпутался, конечно. Это я умел. Загадкой для меня было бы, как вести себя в постели, но это я тоже надеялся постичь очень скоро. Я же поступил неразумно, но честно, не стал лгать ему, и не сказал, что люблю его.
Мы вышли в гостиную. В спальне Раймон объяснялся с телефонной трубкой по-французски. Мы остались поэтому в гостиной.
-- Сегодня я встретил на 5-й авеню вашу бывшую жену, Эдичка, -- сказал Кирилл и внимательно посмотрел на меня, ожидая эффекта.
Я пил свою водку и только чуть погодя сказал:
-- И что?
-- Летит по 5-й, никого не видит, в каком-то красном жакете, зрачки расширены -- наверное, она колется героином или нюхает кокаин, вся вздернутая, возбужденная. Едет, говорит, в Италию, на месяц сниматься, Золи ее посылает. "Как Лимонов, видишь его?" -- спрашивает. Когда узнала, что я нашел тебе "друга" -- Кирилл понизил голос, -- была очень довольна и сказала: "Ненавижу мужчин, найди мне старую богатую лесбиянку, чтоб ласкала меня, ебла, ебла, ебла искусственным членом". -- Кирилл несколько раз повторил это ебла, очевидно, Елена произнесла тоже так: усиленно и несколько раз. Я вспомнил ее долгие и почти зверские оргазмы от искусственного члена, которые я сам ей устраивал, и у меня закружилась голова, вниз потекла теплота, после этих оргазмов я ебал ее с особенным удовольствием. Я хлебнул большой глоток водки, и оставив свои ощущения, чувствуя свой наполнившийся хуй, стряхнул мутность и прислушался, заставил себя прислушаться к словам Кирилла. Он закончил фразу... после "искусственным членом" последовало: "И тогда наша семья будет полностью пристроена", -- сказала она.