Я нашел свою нишу. Моей сильной стороной в наибольшей мере оказалась способность действительно слышать песни и объединять усилия авторов и продюсеров для создания популярной музыки, подобной той, на которой я вырос и которую в детстве так любил.
Надо вам сказать, никто еще так тяжело не работал за 125 долларов в неделю. А когда рабочий день заканчивался, то это была лишь формальность, так как я направлялся в знаменитое среди нашего брата заведение – стейк-хаус «У Эла и Дика» на Пятьдесят четвертой улице. Там у стойки всегда было полно знакомых лиц, а также людей, с которыми стоило свести знакомство. Обсудив текущие дела, я шел на разведку в клубы, чтобы понять, что случится в музыкальном мире завтра.
В те времена от клубов многое зависело. Max’s Kansas City… The Bottom Line… The Bitter End… My Father’s Place… В этих местах было полно перспективных музыкантов-новичков. Если удавалось вовремя ухватить талантливого парня, у которого было еще мало своих песен, то его можно было снабдить творчеством наших авторов. Если попадался хороший исполнитель или композитор, можно было завлечь его к нам. Ну а если вам встретился новичок с потенциалом настоящей звезды… стоило подписать с ним договор на распространение, договор на полное продюсирование и, если повезет, даже подобрать ему звукозаписывающую компанию – в этом случае права на распространение будут целиком ваши. В общем, все дело заключалось в том, где искать таланты и как продвигать их.
Таланты, собранные в MRC, не могли не впечатлять. Скажем, Алан Бернштейн написал для Гэри Пакетта известный хит This Girl Is a Woman Now, а для Энгельберта Хампердинка – After the Lovin’. Бенни Мардонес написал Into the Night. Фил Коди и Нил Седака создадут Laughter in the Rain и Bad Blood. Роберт Флэкс написал пять песен, вошедших в хит-парады журнала Billboard, а через пятнадцать лет стал вице-президентом EMI Music. Дженис Сигель станет ведущей вокалисткой квартета Manhattan Transfer и получит девять «Грэмми».
Наш маленький офис на Западной Пятьдесят седьмой был настоящим магнитом для интересных личностей. Однажды к нам зашел Мохаммед Али, хотел подобрать песенку для рекламы своего бургерного бизнеса, Champburgers. Джо Пеши, молодой комик и певец, у которого было общее шоу с Фрэнком Винсентом, его приятелем, тоже частенько бывал у нас и исполнил демоверсии многих наших песен задолго до того, как получил «Оскар» за роль в «Славных парнях». Наша контора просто бурлила энергией, творческими замыслами не только в музыке, но и в развитии бизнеса. Я смотрел, слушал, запоминал, знакомился с нужными людьми – и действовал. Даже незначительные эпизоды влияли на мою жизнь. Один из наших авторов однажды ходил туда-сюда и повторял, что должен посетить офис какого-то Грубияна: «Надо позвонить Грубияну!»
Грубиян… Грубиян… Только об этом и говорил, и именно так я впервые услышал об Аллене Грабмене, преуспевающем адвокате. И это было прежде, чем он переехал на Парк-авеню и стал моим близким другом. Магия-шмагия… В итоге наши карьеры переплелись, и не знаю даже, смог ли бы я добиться успеха без его помощи. Когда наша дружба окрепла, мы, бывало, звонили друг другу по двадцать раз на дню.
Самая интересная штука была именно в том, что, проходя мимо Крошки, вы никогда не знали, кого вы сегодня встретите, как эта встреча изменит вашу жизнь, что вообще может случиться.
Однажды под вечер к нам заявился Джоэл Даймонд и завопил:
– Эй, парни! Нам нужны люди для бэк-вокала! Не важно, умеете ли вы петь, – нам надо пять – десять человек.
Такое случалось довольно часто, и мы охотно помогали. Мы вваливались на студию звукозаписи к Паулю Леке, жизнерадостному мужику с бородой на все лицо, – он был в Mercury Records продюсером рангом повыше. Когда он объяснял нам, что ему нужно, то говорил примирительным тоном:
– Ребят, вам это покажется глупым… Но я написал одну песню, и там есть момент, где вам всем надо будет запеть как-то так: «На-на, на-на, на-на, на-на… хей-хей-хей, прощай!»
Нас с самого начала разбирал смех – до того глупо выглядел текст. Это кто угодно мог спеть – впрочем, Паулю это и требовалось. Ему не нужны были профессиональные исполнители, он хотел, чтобы хор на заднем плане звучал как кучка подвыпивших парней. Мы нацепили наушники, столпились вокруг одного-единственного микрофона и хорошенько зажгли. А потом вернулись обратно к работе, как если бы ничего не произошло.
Три месяца спустя Na Na Hey Hey Kiss Him Goodbye прогремела по всей Америке. Эту песню и в наши дни можно услышать, особенно когда ансамбль и болельщики какого-нибудь колледжа во время спортивных соревнований хотят посыпать соли на раны проигравшей команды соперника. А когда Na Na Hey Hey слышу я, то непроизвольно стараюсь отыскать свой голос где-то там, в общем хоре.
Помещения MRC Music не были просто «местом». Они были также эпохой в развитии музыки, эпохой, которая больше не повторится. Когда представляют себе 1969 год, то обычно воображают Вудсток, патлатых грязных подростков, катающихся в грязи и в клубах дыма марихуаны… а на заднем плане Джимми Хендрикс играет The Star Spangled Banner. Или представляют себе Нила Армстронга, делающего тот самый шаг по поверхности Луны. Если выбирать между между шастаньем по кратерам в скафандрах, катанием по кишащим клещами полям или ощущением ритма работы MRC Music, то я без колебаний выбрал бы двери дома номер 110 на Западной Пятьдесят седьмой и обмен приветствиями с Крошкой. Тогда я был именно там, где хотел быть.
Однажды я был у себя в кабинете и услышал гул собравшихся в коридоре людей. Нас всех звали в офис Джоэла Даймонда – туда набились все, кто в тот день был на месте.
– У меня очень плохие новости, – сказал Джоэл. – Все уволены. Включая и меня.
Настала потрясенная тишина. А потом будто вся комната взорвалась вопросами:
– Что за хрень?! Что ты имеешь в виду?
– Крупная корпорация под названием Philips-Siemens только что купила Mercury Records, – ответил он, – включая и наше подразделение. Она заодно купили и Chappell Music, так что теперь они нас объединяют.
Никакого выходного пособия – уж точно не для авторов песен, чьими продюсерами мы были. Нам всем велели очистить помещение к концу дня. Сущая «кровавая баня» увольнений. Если учесть всю ту привязанность, которую мы питали к этому месту, все это было ужасно жестоко – как будто людей внезапно поставили перед фактом, что они разом потеряли и свои рабочие места, и свое жилище. Можете себе представить нашу реакцию. Все чертовски разозлились.
Не помню точно, кто был в тот день в офисе, но если бы и вспомнил – все равно бы не сказал. Все решили самостоятельно обеспечить себя «подушками безопасности», понимаете? Стали выдергивать из розеток стереосистемы, выкатывать рояли…
– Подгоним грузовики! – воскликнул кто-то.
Часть сил была брошена на отвлечение Крошки – его звали на чашку кофе и несли тому подобную чушь, – а все прочие в это время волокли проигрыватели, колонки и прочие инструменты через черный ход – прямо в грузовики. Картина была суматошная, но забавная, очень забавная. Если бы мы кино снимали, то на заднем плане точно играла бы та самая песня: Na Na Hey Hey… goodbye.
Поскольку имен я не назвал, то вам не узнать, кто в тот день был в офисе. Но если вам удастся расспросить кого-нибудь из этих людей, то они, я клянусь, скажут вам, что и теперь, спустя сорок лет, опасаются приближаться к дому номер 110 по Западной Пятьдесят седьмой, а если и появляются там, то стараются идти по дальней стороне улицы – ведь все знают, что Крошка все еще разыскивает их.
Это была лучшая корпоративная чистка в моей жизни. Я, конечно, временно вылетел из дела, но лучших обстоятельств для увольнения и представить было нельзя. Неделю спустя Джоэл Даймонд обсуждал трудоустройство с вице-президентом Chappell Music, но на его уровне вакансий не было. Однако Норм Вайзер, вице-президент, упомянул, что ему нужен молодой «толкач», понимающий обстановку «на местах», и Джоэл посоветовал меня.