Долго шагают по незнакомым местам. То минуют открытые поляны, то переходят небольшую речку. В лесу их атакуют полчища кровожадных комаров. Пока это их самые злейшие враги.
Небо на востоке заалело. Вот-вот взойдет солнце. Оно высушит росу, разгонит туман, но может выдать противнику отряд. Уставшие люди, крепко прижав к себе автоматы, в тяжелой дремоте привалились к деревьям.
Ворона, усевшись на вершине высокого дуба, начинает громко каркать, ей вторит другая, и вмиг вся воронья стая снимается с деревьев и второпях улетает в южном направлении.
Бойцы, разбуженные криком ворон, открывают глаза. Кое-кто делает по глотку-другому из своей фляжки. Примерно в двух километрах от местонахождения отряда виднеется печная труба, из которой вьется дымок. Дома не видно: его скрывают высокие деревья. Хосе Бадия и Сергей Волков направляются туда, чтобы точнее разведать местность.
Тянутся долгие-долгие минуты ожидания, наполненные тревогой за судьбу ушедших товарищей. Проходит час, другой. Наконец они возвращаются, но с противоположной стороны.
- Что случилось? Почему так поздно? - спрашивает их командир группы.
- Пришлось сделать большой крюк. До Ровно - двести пятьдесят километров. Недалеко отсюда находится станция железной дороги, идущей от Коростеня на Сарпы. Вся местность вокруг забита немцами и полицаями. Ищут партизан, парашютистов, выбросившихся этой ночью, короче - нас.
- Кто вам все это рассказал?
- Мы встретили пастушонка с двумя коровами. Он нам все и сообщил. Дали ему немного шоколаду и сухарей. Сказали, что идем на Киев.
- Нужно срочно уходить отсюда!
- Днем это невозможно! Местность открытая, и нас быстро обнаружат. Лучше остаться здесь до ночи...
Говоривший еще не закончил фразы, как со стороны железной дороги послышались автоматные очереди и лай собак.
- Приготовиться! - приказал капитан Творогов. - Открывать огонь только по моей команде.
Воцаряется тишина. В кустах замелькали немецкие каски. Все ближе лай собак...
Сколько здесь немцев? Сто, двести? Трудно сказать. Они приближаются, идут открыто, не предполагая засады. За их спиной примерно в двухстах метрах начинается лес. Немцы, наверное, полагают, что партизаны находятся в глубине леса, и потому так беспечны. Яростно рыча и подвывая, собаки ведут за собой солдат.
- Сто метров! - шепчет один из бойцов рядом с Твороговым. До войны он бегал стометровку, и его наметанный глаз точно определяет расстояние, оставшееся до немцев.
Уже слышатся гортанные голоса врагов, видны глаза разъяренных овчарок.
- Огонь!
Четырнадцать автоматов делают свое дело: после первых же очередей враги падают на землю. Убитым уже не встать, остальные убегают. Лая и рычания собак больше не слышно, до партизан доносятся лишь стоны раненых.
Через некоторое время немцы начали обстрел из минометов, интенсивный и прицельный. Немцы снова пытаются атаковать группу, но получают отпор.
Наступила небольшая пауза.
- Я насчитал сорок пять убитых фрицев, - сказал Саша, - тех, которых видно из кустов. Наверняка есть и еще убитые. А сколько наших осталось в живых?
- Пятеро, - ответил Вильялон. - И те почти все раненые.
- Нужно скорее уходить отсюда, пока не началась еще одна атака!
Оставшиеся в живых быстро собрали документы, оружие, снаряжение и по лужам и рытвинам поползли к лесу. Вслед им раздались автоматные очереди.
Весь день и всю ночь шагали пятеро по лесу. На следующий день Творогов, Хосе Бадия, Вильялон и еще двое партизан вышли на край какой-то деревни. В ближайшей хате хозяев не оказалось. Двое партизан пошли в разведку, но быстро вернулись. В деревне вообще никого не было. Не осталось даже кошек и собак.
- Сделаем здесь привал! - сказал Творогов. - Попробуем найти воду и что-нибудь из еды. Да и поспать надо до ночи.
Хосе Бадия обходил дом за домом, пытаясь найти хоть что-то съестное. Он был готов в любую минуту открыть огонь. Нервы были напряжены до предела. Одолевали жажда, голод, усталость.
У полуразрушенного дома он перелез через плетень и заметил, что из окна с разбитым стеклом за ним следят чьи-то глаза.
Хосе подошел к окошку и увидел древнюю старуху.
- В деревне есть немцы? - спросил он ее.
- Были, очистили всю деревню. Взяли с собой все: коров, коз, кур, одежду. Взрослых кого постреляли, кого увели.
- А как вы спаслись?
- Спряталась в погреб под домом.
- Нет ли у вас чего поесть?
Старуха, не говоря ни слова, пошла в чулан и вынесла кусок сала и краюху ржаного хлеба.
- Ешьте, ешьте на здоровье!
Пятеро партизан подкрепились старушкиным угощением и забрались на чердак дома, на сено. Спали весь день.
Их разбудили крики немцев и лай собак.
- Рус, сдавайтесь! Вы окружены! Бросайте оружие!
Партизаны нашли отверстие в крыше, приготовились к круговой обороне. А в это время с улицы снова донеслись крики:
- Иван, капут!.. Выходите!..
- Коммунисты не сдаются! - ответил Творогов и открыл огонь из своего автомата.
Немцы, оставив у плетня двух убитых, откатились от хаты и открыли огонь из-за ближайших домов.
- Экономить патроны, стрелять только наверняка! - приказал Творогов.
Бой у хаты затянулся. Немцы, потеряв убитыми еще нескольких человек, открыли по хате огонь из пулемета. Первой же очередью был насмерть сражен Творогов. Еще один партизан получил смертельное ранение в голову.
Загорелась соломенная крыша. Трое оставшихся в живых, воспользовавшись дымом, спрыгнули на землю. Это были Вильялон, Бадия и светловолосый голубоглазый белорус. Когда партизанам осталось добежать до леса всего несколько метров, немцы заметили их.
- Скорее в лес!.. Лес - наше спасение! - шептал на бегу Вильялон, но немецкая пуля пробила ему грудь. Белорус не дал ему упасть. Он обнял его и осторожно опустил на землю. В это мгновение пулеметная очередь прошила их обоих. Вильялон успел только сказать:
- Не оставляйте меня здесь... Не оставляйте одного!
Раздумывать было некогда. Бадия на мгновение остановился и сделал два шага вперед. Белорус был мертв, его голубые глаза не мигая смотрели в небо. В предсмертной судороге корчился Вильялон. Жизнь покидала его.
Бадия, отстреливаясь, опять повернул к лесу. У него кончились патроны. Стало совсем темно. В нескольких шагах от дороги он увидел большую глубокую канаву, наполненную водой. Единственное спасение от собак!
Хосе Бадия, цепляясь за кусты, забрался в канаву, в самое темное место. Через несколько минут послышался лай собак. Все ближе и ближе. Немцы почти все уже проскочили мимо, но одна из собак резко повернула в сторону и, натянув поводок, рванулась к канаве. Немцы окружили канаву и завопили:
- Выходи, Иван!
- Руки вверх!
- Не дождетесь! - крикнул Хосе, вылезая из канавы. Весь в грязи, черный, страшный, только глаза горят ненавистью к врагу. Крепко сжимая в руках партизанский нож, острый, как бритва, Бадия твердым шагом направился прямо на немца с автоматом. Прозвучала сухая автоматная очередь. Птицы, устроившиеся на ночлег на деревьях, подняли отчаянный шум. Гомон птиц вместе с эхом выстрелов далеко разнеслись вокруг. Хосе Бадия поднял руку с ножом и рухнул на землю.
* * *
О судьбе этой группы мы узнали значительно позже от случайно оставшегося в живых радиста Коли. Тяжело раненный в начале боя, он отполз в высокую болотную траву и стал свидетелем гибели своих товарищей. Колю подобрали партизаны. Через несколько дней у заброшенной деревни нашли трупы и пяти бойцов-десантников. Об их последних минутах рассказала партизанам чудом уцелевшая старушка.
Прошло пятнадцать дней. К переброске готовилась новая группа. Полковник Медведев, комиссар Стехов, полковник Лукин и другие командиры с сожалением констатировали, что, видимо, ждать известий от группы Творогова больше не следует.
Москва в то время жила нормальной жизнью. Москвичи твердо верили в разгром врага и приближали день победы своим ударным трудом.