Но тут случилось так, что ветви его стали обугливаться, и опали, и превратились в пепел. Даже корни сгорели и стали пеплом. И снова пришли мрак и холод.
И тут раздались голоса, которые говорили так: „Смотрите, как обманулись наши надежды! Нет ли здесь чьей-то вины? Проверим, чья вина здесь!“
И тогда новые хозяева велели убить всех, кто говорил так, и сказали: „Всякий, кто возмутится и объявит сгоревшим терновый куст, умрет позорною смертью. Ибо только врагу не сияет его свет, только ему холодно в его тепле“. Так сказали новые хозяева, стоявшие на куче золы; их окружало сияние, шедшее от света факелов в руках новых рабов.
И снова возмутились некоторые, в которых будущее жило, как нерожденное дитя в утробе беременной, и сказали: „Терновый куст сгорел, потому что среди нас есть хозяева и рабы, даже если мы и зовем их иначе. Ибо есть среди нас ложь, и подлость, и унижение, и жажда власти. Пойдем, начнем все сначала в другом месте“.
Но новые хозяева велели рабам всюду и всякий час восхвалять горящий терновый куст. И слышалось их пение во мраке: „Ярче, чем прежде, сияет нам его свет“; они замерзали, но пели: „Греет нас вечный огонь тернового куста“.
Новые стражники новых хозяев выходили убить возвещавших истину и с позором стереть имена призывавших начать все сначала. Но скольких ни убивали, не смогли они уничтожить надежду, ибо она стара, как скорбь, и молода, как утренняя заря.
„Ибо есть другой терновый куст, нужно только найти его, — возвещали тайные голоса, за которыми гнались стражники старых и новых хозяев, — если же не найдем, то сами посадим его“.
Да будут благословенны говорящие так. Да не будут слишком трудны для их ног каменистые дороги, и да не станет их мужество меньше нашего горя».
Так сказал чужеземец прежде, чем уйти от нас снова. Мы же постарались быстрее забыть его — его и горечь своих надежд. Мы устали вечно начинать все сначала.
Часть первая. Бесполезное путешествие
Глава первая
Йозмар распахнул балконную дверь, дым клубами поплыл наружу, а в комнату потек прохладный, немного влажный ночной воздух. Он глянул — не стоит ли под фонарем черная машина с откидным верхом, но ее не было — только свет отражался в мокром асфальте. Он посмотрел на небо, пытаясь и там уловить отблеск множества огней.
Йозмар убедился, что уже забыл лица этих шестерых мужчин и одной женщины. Хотя еще несколько минут назад вглядывался в них так, будто хотел навеки запечатлеть в памяти: мужчины называли себя именами времен года или дней недели. Женщина сидела спиной к балкону, напротив Зённеке, он сам — немного позади него, далеко от стола: он не принадлежал к их кругу, его допустили только в виде исключения.
Один из них называл себя Осенью. Йозмар видел его широкий, даже мощный подбородок, прекрасные белые зубы, но больше от этого лица в памяти ничего не осталось. Йозмару захотелось руками вытащить его из темноты. От усилия вспомнить возобновилась боль в левом виске, которую он ощущал весь вечер. Важно было, что лица Зённеке ему уже не забыть: большие серые глаза, улыбавшиеся, даже когда рот оставался неподвижен, лоб широкий и крутой, резко очерченный, слегка седеющие волосы коротко зачесаны назад, уши большие, но не вызывающие насмешки — легко было представить себе, как он шевелит ими, забавляя детишек, растягивая широкий рот в улыбку, — подбородок же был неожиданно мягок, немного мясист и вблизи выглядел раздвоенным. А шея была худая и старая, как у изможденного пролетария, каких изображают на политических карикатурах.
Лицо Зённеке не растаяло в темноте. Его в Германском рейхе знал каждый. Миллионы рабочих произносили его имя с гордостью и глубоким чувством, словно клятву.
Это ему семнадцатилетний Йозеф-Мария Гебен писал из следственной тюрьмы: «Пока на свете есть такие люди, как Г. З., имеет смысл жить. Пока живы мы, молодые, на свете не найдется стен, достаточно толстых, чтобы удержать Вас в тюрьме!» А к письму приложил ужасно длинное стихотворение.
Их первая встреча состоялась четыре года спустя. Йозмар был разочарован и жестоко страдал, потому что не мог признаться себе в разочаровании, — в двадцать один год человек еще не знает, что с ним делать. Это было в разгар рурских боев. Он искал этого человека, за которым уже не первый день охотилась полиция. Наконец он нашел его — в пивной. Это был невысокий человек в не по росту длинном, слишком тонком плаще, задубевшем от влаги. Он держал в руке стакан пива, с которого то и дело сдувал пену. Рука — левая — дрожала, правая была не видна. И человек этот бранился, оттого что пиво было теплое.