— А я-то думаю, может, человеку плохо? — услышал рядом женский голос. — Может, помощь надобна?
Иван повернул голову. Перед ним стояла Груша с корзинкой в руках.
— Какое там плохо. Хорошо, привольно. — Щелкнул орехом.
Груша опустилась рядом, взглянула на мешок:
— Орехи брал?
— Ага, по оврагам остались. — Посмотрел в корзинку Груши. — Никак, рыжики?
— Калину ходила подсматривать, — охотно сказала Груша. — Завтра-послезавтра брать можно. Заодно рыжиков набрала.
— Царский гриб. Да и солить ты умела.
— Не забыл, — Груша усмехнулась, вздохнула. — Бежит время, на закат солнце пошло.
Иван улыбнулся:
— Ты ничего… заместо печки еще послужишь. — И хлопнул Грушу по широкой спине.
— Да где там… Быстро катится, — грустно сказала Груша, затянула потуже платок и поднялась. — Заходи, Кириллыч, по-соседски…
Солнце еще не встало. В утреннем тумане потонул двор Марии. Иван энергично выгружал с ветхой подводы бревна, складывал их в огороде.
Туман растаял, оставив капельки росы на листьях, траве, опавшей листве. Солнце засветило, обещая хороший теплый день.
Дед Кирилл открыл дверь во двор, увидел Ивана, раздетого до пояса. Он черпал из ведра воду, обливался, отфыркивался, довольно покряхтывая.
Дед Кирилл спустился со ступенек, направился к сараю:
— Надька-то чего плакала? — Он недобро глянул иа Ивана. — Дитенок домой приехал, обласкать надо было. Нервенность ей ни к чему. Работа у ей умственная. Это понимать должна дурья твоя башка, — он намерился дать Ивану подзатыльник, но передумал. Опустил руку и огорченно поплелся к сараю.
— А я-то при чем? — бросил ему вслед Иван, сдергивая с сука висевшее полотенце.
— А при том! — буркнул дед Кирилл.
На крыльцо вышла Мария.
— Завтрак стынет, некогда мне, — позвала она то ли Ивана, то ли деда.
Мария поставила на стол дымящуюся картошку, расставила тарелки. Дед Кирилл позвенел ведром в сенях, вошел, сел к столу. Спросил, ни к кому не обращаясь:
— Бревнышки в огороде откуда взялись?
— Баньку срубить, надо, — застегивая рубаху, приглаживая взмокшие волосы, проговорил Иван. — Во-он там, в огороде, Маша, а?
— Баня в деревне есть, а лес — колхозный, — сдерживая себя, сказала Мария. — И чтоб немедля на место положил.
— У воды да не напиться, — миролюбиво проговорил Иван. — Потихоньку можно…
— Был у нас один такой, — ворчливо выговорил дед Кирилл. — Напился, лесу накрал — теперь третий год на казенных харчах парится.
— На колхозный двор свези, — резко сказала Мария и встала.
— Ты куда это собралась не поевши? — заботливо, по-хозяйски спросил Иван.
Мария стояла молча, смотрела перед собой.
— Эх, заколотить бы вашу ферму крест-накрест, чтоб и дорожка к ней заросла!
Мария с недоумением и даже страхом посмотрела на Ивана.
— Потому как грязь и отсталость всякая! Комплекс — вот куда надо глаз наметить, Мария. Ты Ивана слушай, он битый-перебитый. А Берестень обратно тебя на ферму сует день и ночь вкалывать!
Мария остолбенела.
— Ничего, я с ним покалякаю. Меня орденами не награждали, я на любую работу согласный, а у тебя — дорожка утрамбованная!
— Ну и устраивайся! — Мария даже растерялась от такой наглости. — А в мои дела соваться поостерегись!
— Ну, ну, я ж хочу как лучше. На один котел робить будем.
— Котел давно разбился! А черепки ты по свету разнес и теперь за ними бегаешь.
— С повинной стою, Маша, прости.
— Поздно, устала я.
— Не могу я отсюда уехать!
— Это твое дело, но от меня уходи, Иван, по-хорошему.
Мария быстро шла к Клавдиному дому. У самой двери остановилась, с секунду постояла, подумала, а затем резко открыла дверь.
Кипящий чугунок заливал огонь в печи. Клавка, застыв, уставилась на Марию. Гриша спокойно взял из рук Клавдии рогач, прислонил к стене.
— Входи, мама.
Мария видела, как волновался внешне спокойный Гриша, как настороженно следила за ними Клавка.
— А мы заявление подали, — шумно сказал Гриша.
— По-людски бы надо, — перевела дыхание Мария. — Со свадьбой, чтоб честь по чести. Хоть и хлопотно — не беда.
— Чего там, в город съездим. — Гриша смотрел на мать счастливыми глазами. — Отца попрошу…
Мария немного помолчала, а затем сказала:
— Обойдемся без него, сынок.
— Зря ты, мама, пусть бы жил. Я к тому, что н деда жалко, и отцу деваться некуда.
— А меня… не жалко? — спросила Мария и заплакала.
Клавка и Гриша бросились к ней.
— Да мы тебя, мама, вовек не оставим, — говорила Клавка и тоже плакала.