Оглядывая всю совокупность материала легшего в основу моей работы, я должен, быть может, еще раз подчеркнуть, что в наши дни он не может быть подвергнут строгому критическому анализу — нет данных, нет возможности проверить во всем его достоверность. Истину пока можно установить только путем некоторых сопоставлений. Я повсюду старался брать однородные сведения из источников разных политических направлений. Такая разнородность источников и однородность показаний сами по себе, как мне представляется, свидетельствуют о правдивости излагаемого. Пусть читатель сделает сам эти необходимые сопоставления.
«КРАСНЫЙ ТЕРРОР»
«В стране, где свобода личности дает возможность честной, идейной борьбы… политическое убийство, как средство борьбы, есть проявление деспотизма».
Я прожил все первые пять лет большевистского властвования а России, Когда я уехал в октябре 1922 года, то прежде всего остановился в Варшаве. И здесь мне случайно на первых же порах пришлось столкнуться с одним из самых сложных вопросов современной общественной психики и общественной морали.
В одном кафе, содержимом на коллективных началах группой польских интеллигентных женщин, одна дама, подававшая мне кофе, вдруг спросила:
— Вы русский и недавно из России?
— Да.
— Скажите, пожалуйста, почему не найдется никого, кто убил бы Ленина и Троцкого?
Я был несколько смущен столь неожиданно в упор поставленным вопросом, тем более, что за последние годы отвык в России от возможности открытого высказывания своих суждений. Я ответил ей однако, что лично, искони будучи противником террористических актов, думаю, что убийства прежде всего не достигают поставленной цели.
— Убийство одного спасло бы, возможно, жизнь тысячей, погибающих ныне бессмысленно в застенках палачей. Почему же при паре среди социалистов находилось так много людей, готовых жертвовать собой во имя спасения других или шедших на убийство во имя отомщения за насилие? Почему нет теперь мстителей за поруганную честь? У каждого есть брат, сын, дочь, сестра, жена. Почему среди них не подымется рука, отомщающая за насилие? Этого я не понимаю.
И я должен был, оставляя в стороне вопрос о праве и морали насилия[11], по совести ей ответить, что основная причина, мне кажется, лежит в том, что при существующем положении, когда человеческая жизнь в России считается ни во что, всякого должна останавливать мысль, что совершаемый им политический акт, его личная месть, хотя бы во имя родины, повлечет за собою тысячи невинных жертв; в то время как прежде погибал или непосредственный виновник совершенного деяния или в крайнем случае группа ему сопричастных — теперь иное. И сколько примеров мы видим за последние годы!
1. Институт заложников
«Террор — бесполезная жестокость, осуществляемая людьми, которые сами боятся».
17-го августа 1918 г. в Петербурге бывшим студентом, юнкером во время войны, социалистом Каннегиссером был убит народный комиссар Северной Коммуны, руководитель Петербургской Чрезвычайной Комиссии — Урицкий. Официальный документ об этом акте гласит: «При допросе Леонид Каннегиссер заявил, что он убил Урицкого не по постановлению партии, или какой-нибудь организации, а по собственному побуждению, желая отомстить за арест офицеров и расстрел своего друга Перельцвейга»[12].
28-го августа социалистка Каплан покушалась на жизнь Ленина в Москве.
Как ответила на эти два террористических акта советская власть?
По постановлению Петроградской Чрезвычайной Комиссии — как гласит официозное сообщение в «Еженедельнике Чрез. Ком.» 20-го октября (№ 5) — расстреляно 500 человек заложников. Мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем точной цифры этих жертв — мы не знаем даже их имен. С уверенностью однако можно сказать, что действительная цифра значительно превосходит цифру приведенного позднейшего полуофициального сообщения (никакого официального извещения никогда не было опубликовано). В самом деле, 23-го марта 1919 года английский военный священник Lombard сообщал лорду Керзону: «в последних числах августа две барки, наполненные офицерами, потоплены и трупы их были выброшены в имении одного из моих друзей, расположенном на Финском заливе; многие были связаны по двое и по трое колючей проволокой»[13].
Что же это, неверное сообщение? Но об этом факте многие знают и в Петрограде и в Москве. Мы увидим из другого источника, что и в последующее время большевистская власть прибегала к таким варварским способам потопления врагов (напр., в 1921 г.).
Один из очевидцев петроградских событий сообщает такие детали:
«Что касается Петрограда, то, при беглом подсчете, число казненных достигает 1.300, хотя большевики признают только 500, но они не считают тех многих сотен офицеров, прежних слуг и частных лиц, которые были расстреляны в Кронштадте и Петропавловской крепости в Петрограде без особого приказа центральной власти, по воле местного Совета; в одном Кронштадте за одну ночь было расстреляно 400 чел. Во дворе были вырыты три больших ямы, 400 человек поставлены перед ними и расстреляны один за другим»[14].
«Истерическим террором» назвал эти дни в Петрограде один из руководителей Вс. Чр. Ком., Петерс, в интервью, данном газетному корреспонденту в ноябре: «Вопреки распространенному мнению, — говорил Петерс, — я вовсе не так кровожаден, как думают». В Петербурге «мягкотелые революционеры были выведены из равновесия и стали чересчур усердствовать. До убийства Урицкого в Петрограде не было расстрелов, а после него слишком много и часто без разбора, тогда как Москва в ответ на покушение на Ленина ответила лишь расстрелом нескольких царских министров». И тут же однако не слишком кровожадный Петерс грозил: «я заявляю, что всякая попытка русской буржуазии еще раз поднять голову, встретит такой отпор и такую расправу, перед которой побледнеет все, что понимается под красным террором»[15].
Оставляю пока в стороне совершенно ложное утверждение Петерса, что до убийства Урицкого в Петрограде не было смертных казней. Итак, в Москве за покушение социалистки на Ленина расстреляно лишь несколько царских министров! Петерс не постыдился сделать это заявление, когда всего за несколько дней перед тем в том же «Еженедельнике Ч.К.» (№ 6) был опубликован весьма укороченный список расстрелянных за покушение на Ленина. Их было опубликовано через два месяца после расстрела 90 человек[16]. Среди них были и министры, были офицеры, как были и служащие кооперативных учреждений, присяжные поверенные, студенты, священники и др. Мы не знаем числа расстрелянных. Кроме единственного сообщения в «Еженедельнике Ч.К.»[17] никогда ничего больше не было опубликовано, А между тем мы знаем, что людей в эти дни в Москве по общим сведениям было расстреляно больше 300[18].
Те, которые сидели в эти поистине мучительные дни в Бутырской тюрьме, когда были арестованы тысячи людей из самых разнообразных общественных слоев, никогда не забудут своих душевных переживаний. Это было время, названное одним из очевидцев «дикой вакханалией красного террора»[19]. Тревожно и страшно было по ночам слышать, а иногда и присутствовать при том, как брали десятками людей на расстрел. Приезжали автомобили и увозили свои жертвы, а тюрьма не спала и трепетала при каждом автомобильном гудке. Вот войдут в камеру и потребуют кого-нибудь «с вещами» в «комнату душ»[20] — значит на расстрел. И там будут связывать попарно проволокой. Если бы вы знали, какой это был ужас! Я сидел в эти дни в тюрьме, и сам переживал все эти страшные кошмары. Возьму один рассказ очевидца:[21]
11
«Насилие имеет оправдание только тогда, когда оно направляется против насилия» — говорил Исполнительный Комитет Народной Воли в своем обращении к американскому народу по поводу убийства президента Гарфильда в 1881 году. «…Я совершил величайших грех, возможный для человека, два убийства, запятнал себя кровью», — писал после убийства Плеве из Бутырской тюрьмы в 1906 году Егор Сазонов в своих замечательных письмах к родителям, опубликованных мною в «Голосе Минувшего» (1918 № 39–12). «После страшной борьбы и мучений только под гнетом печальной необходимости мы брались за меч, который не мы первые поднимали… Не мог я отказаться от своего креста… Поймите же и простите… Народ скажет про меня и про моих товарищей, казненных и оставленных в живых, как сказал на суде мой защитник: „Бомба их была начинена не динамитом, а горем и слезами народными… бросая бомбы в правителей, они хотят уничтожить кошмар, который давил народную грудь“, скажет и оправдает нас, а наших противников, тех, которые своими насилиями над народом доводили нас до необходимости проливать кровь, осудит и память их предаст вечному проклятию».
Моральное оправдание этих «убийц» в том, что они не только убивают, но и умирают за убийство, как сказал Гершуни. Они действительно шли на эшафот и жизнь свою отдавали за жизнь других.
12
Перельцвейг с товарищами были расстреляны за несколько недель до убийства Урицкого. М. Алданов, «Совр. Зап.», т. XVI.
13
A Collection of Reports on Bolschewism in Russia. Abridged Edition of Parlamenters Paper Russia. Nr. 1. Книга эта переведена на французский язык под заглавием «Le Boichevisme en Russie. Livre blanc anglais»; цитирую по ней, стр. 159.
17
Кстати такие осведомительные и руководящие органы появились при целом ряде Чрезвычайных Комиссий: напр., издавались «Царицынские Изв. Ч.К.»; орган всеукраинской Ч.К. именовался «Красный Меч». Собрание этих журнальчиков и листков могли бы дать богатейший материал для характеристики «красного террора».
20
Здесь прежде, при самодержавии, дезинфицировали новых тюремных сидельцев; зловещая «комната душ» служила в 1918 г. местом, куда сводили людей, которых везли на убой.