Выбрать главу

Владимир Рекшан

Ленинградское время, или Исчезающий город

© ЗАО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2015

Брата нашли в капусте

Родился я еще при Сталине… Не так много и осталось в памяти. Мог бы и не дожить до эпохи Интернета. Если б умер, объевшись ватрушкой…

Тогда еще жили традиционными семьями, как сейчас на Кавказе. Все знали, кто кому и кем является, и постоянно ездили друг к другу в гости. Наш клан Рекшанов – Бельцовых – Кильвейнов регулярно собирался у деда Северина и бабки Ирины, бабы Иры, на Большом проспекте Петроградской стороны. Они жили в коммунальной квартире на углу с улицей Олега Кошевого. Дед Кильвейн, потомок голландского мастера, приглашенного еще царем Петром, был веселый. Его ранило в 1916 году немецкой шрапнелью, а летом 41-го пробило еще и двумя гитлеровскими осколками. Но Северин выжил – оставалось только радоваться! С бабой Ирой они постоянно украшали комнату, исходя из скудных возможностей пятидесятых годов прошлого столетия: покупали рулоны обоев, переклеивали стены и радовались обновлению. Еще баба Ира мастерски готовила пироги. Этими пирогами порой была заставлена вся комната. Родня съезжалась пробовать. Тогда мне отрезали здоровенный кусок ватрушки. Вкус фантастический! Я ел и ел эту ватрушку. Я затем почувствовал, что начинаю умирать от того, что таинственно называлось заворотом кишок…

Но и я выжил, и теперь вспоминаю, как брата нашли в капусте. Сейчас об этом смешно вспоминать, но мне именно так говорили. Я представлял себе овощной магазин и продавца в клеенчатом фартуке. Тот вынимает розового пищащего уродца из шелушащейся кучи и говорит родителям:

– Ваш мальчик? Вы его потеряли, а я нашел.

Так мне тогда казалось. А в том же году Хрущеву казалось, что ХХ съезд партии все решит. Много воды и вождей утекло.

Первые одиннадцать лет своей жизни я прожил на улице Салтыкова-Щедрина, которую многие продолжали называть Кирочной. Когда-то здесь построили лютеранскую кирху. Затем в ней работал кинотеатр «Спартак». По выходным родители давали мне десять копеек, и с кем-нибудь из приятелей я отправлялся на детский утренник смотреть кино. С двух сторон к кирхе примыкали здания бывших гимназий, ныне советских школ. В одной из них, в 203-й, я проучился четыре года. Недавно узнал, что в этой школе за десять лет до меня учился и поэт Бродский.

Но до школы еще предстояла вырасти. Мы жили в большой продолговатой комнате: родители, бабушка Альбина-Изабелла Кришьявна, в юности латышская революционерка, я и появившийся из капусты брат Саша.

Вот еще сцена. Я в комнате один. Рисую. Я любил возиться с цветными карандашами. Пароходам в Советской энциклопедии я пририсовывал оранжевый дым, а Сталина, помню, украсил синей бородой.

Еще прекрасно помню, как первый раз влюбился… Лет пять или шесть мне было, не больше. Я ходил в детский сад на набережной Кутузова. В доме этом когда-то жил Пушкин, а теперь там загс. То есть детей стало меньше, но зато женятся и разводятся чаще… Мы ходили гулять в Летний сад, собирали желуди. Навсегда впечатался в память солнечный осенний день, красно-золотые листья дубов и кленов. Первая любовь моя оказалась неразделенной. Поэтому я до сих пор отношусь к женщинам с подозрением.

Климатическая деталь. Зимы стояли морозные. По замерзшей Неве народ прямиком ходил, срезая путь. Вот отец доводит меня до поворота с Литейного проспекта на Кутузовскую набережную. Я топаю в детский сад самостоятельно, а он спускается с набережной на лед, спешит на работу.

Еще сюжет. В раннем детсадовском возрасте я первый раз отбился от рук. Латышская бабушка взяла меня с собой, и мы пошли на улицу Пестеля, где в большом дворе продавали молоко. Бабушка встала в очередь, а я вернулся на улицу и двинулся к Литейному проспекту. Кажется, весна была или начало осени, но не лето. По безоблачному небу катилось солнце. Было радостно. Радостно я увидел на перекрестке милиционера в сверкающих сапогах и направился к нему, не боясь машин. Да и машины-то почти не ездили, изредка проезжали грузовички. Милиционер размахивал полосатой палочкой, регулируя движение. Следующий фрагмент стерся в памяти. Я вижу себя идущим мимо церкви. Только годы спустя я узнал, что это Спасо-Преображенский собор. Милиционер держит меня за руку, несколько испуганно переспрашивает адрес, а я гордо отвечаю: «Кирочная улица, дом двенадцать, квартира семь».

Через пару недель мы снова пошли с бабушкой за молоком. И я снова свалил. Теперь уже прохожая женщина вела меня к дому. Как-то меня наказали, но как – не помню.

До сих пор мне хочется убежать. Убежать и вернуться.

И еще существенная деталь. Центрального отопления тогда не было, в каждой комнате коммуналки имелась печь. Приходилось запасаться дровами. Дворы старых доходных домов заполняли ряды поленниц, хранились дрова и в подвалах.