Прошло уже минут пятнадцать. Нас выручают три вещи: сапоги с грубыми дагестанскими джурабами, толстые водолазные свитера, глухой бронёй покрывающие грудь и спину, а главное – закалка, – я черноморец из Гудауты, Сагидулла с Волги. Но я чувствую, как ледяная вода проникает внутрь, вкрадчиво проползает то в одну щель, то в другую, а меня, как ни странно, беспокоит военный билет – намокнет! Надо было сдать его перед выходом. Воротник шинели начинает похрустывать: прихватило морозом. Уши и щеки задубели, губы едва ворочаются, волосы стоят дыбом, кожа съёжилась до боли.
Я мычу от бессилия. Каждый раз, когда накат опускает меня под воду, всё больший ужас охватывает изнутри. Вниз стараюсь не смотреть: там мутно-чёрная тьма, а в неё уходит, извиваясь, конец троса. Чем я ещё держусь?! Как сказал Гарсиа Лорка перед тем, как его дострелили в затылок: «Я ещё живой…».
С «Ярославца» что-то кричат, но я уже не понимаю слов. Галагана спустили на бочку, и Мыкола, свирепо матерясь, вяжет новый конец. Он относится ко мне с нежностью: по вечерам на камбузе я учу его играть на гитаре, а иногда мы на два голоса поем украинские песни – «Про зозулю», «Ой ти, вуйку сивий», а то и колядки про Христа, Царя Небесного.
Галаган бросает конец вниз. Меня осенило: надо подорвать снизу, а потом сдёрнуть кольцо троса с ноги. Брат вяжет узел. Придётся повисеть вниз головой, но авось да небось. Так мы и делаем. При откате волны меня тянут несколько человек. Из воды на несколько секунд показывается рваный сапог, из которого льётся тёмная жижа. Повис горизонтально, держась за бочку. Мат-перемат. Падаю. Пробуем ещё несколько раз, но я боюсь, что пукающий Сагидулла и свирепый Галаган со товарищи разорвут меня пополам.
Отчаянно ныряю вниз. Вижу, как постепенно, с подъёмом воды, трос даёт слабину. Обвившись эмбрионом вокруг ноги, каким-то невероятным усилием сдёргиваю трос, снимая последнюю кожу с рук, выныриваю, захлёбываюсь воздухом и водой, кашляю, и силы оставляют меня в ту же секунду. Изо всех китайских отверстий тела льёт…
– Всё, – кричу (как мне кажется), – всё…
Спас. Жилет. Бог спас.
Галаган командует:
– Брат, толкай его снизу, а мы будем тянуть.
Почему-то расставив руки крестом, не в силах пошевелиться, я чувствую, как тяжелею на воздухе в несколько раз. Шинель покрылась заскорузлой коркой льда. Лежу на бочке, так же раскинув руки, и понемногу блюю в воду водой же. Меня мутит. В голове гудит колокол, в глазах носятся огненные искры. «Ярославец» подошёл к бочке. Сбросили трап с деревянными балясинами, и по нему забрался на борт Сагидулла. Катер болтается возле нас. Сняли леера, чтобы можно было прыгнуть на корму. Но сил уже нет. Меня складывают наподобие снаряда, прицеливаются, и при хорошей волне, когда корма встала почти вровень с бочкой, кидают. Бойченко с двумя матросами ловят и тащат в тёплую рубку. Ноги волочатся по палубе. Галаган и его ребята прыгают на катер. Мне кажется, что отказали все члены и органы тела, одно только сердце колотится невыносимо. Теперь мне страшно. Галаган выгнал всех из рубки, задраил дверь и рвёт на мне жилет, сдирает шинель, свитер, режет сапог. Бедный Мыкола, он плачет от жалости. Индийское кино, а не Черноморский флот!
Спирт надо запивать горячим чаем
Катер подходит к борту малого противолодочного корабля. Перекидывают сходни, и это самый жуткий момент: я боюсь, что матросы, несущие меня за ноги и за руки, снова уронят вниз! Я кричу:
– Вода! Вода!!
Но они, оказывается, не слышат – из глотки выходит слабый сип.
Тащат в каюту командира, тесную, с круглым плафоном на подволоке. По преданию, одиниз матросов спёриспряталдвалитра спирта на корабле, и недостача была обнаружена. Как его ни пытали, как ни обшаривали кубрики и машину – не могут найти! Через сутки, ободрённый обещанием командира не наказывать, матрос молча пришёл к нему в каюту и ткнул в плафон, до отказа наполненный огненной водой.
Лежу на узком диване. Трясусь неудержимо. Возникает лицо Шуры-доктора. Он молча заглядывает зачем-то в рот, закладывает туда палец, обмотанный носовым платком, вынимает, ухмыляется и командует:
– Чай заварить! Мёду полстакана! Спирт!
Кап-лей отговаривается: откуда спирт, весь вышел. Шура смотрит на него в упор и говорит:
– Вы хотите, чтобы он у вас на борту загнулся, раз в море не утонул?
Шура – сын полковника КГБ, работал зав. отделением больницы в Запорожье и умеет строить фразы.
Кап-лей уходит.
Шура достаёт шприцы. Я трясусь всем телом непрерывно и не могу расслабить ни один мускул. Кричу:
– Красный, держи! Красный, держи!
Что бы это значило?! Заклинание спасжилета?
С меня содрали разрезанную Галаганом голландку, надели новый тельник, и за это время Шура успел поставить три укола. Каждый раз я вздрагиваю.
– Ага, – победно кричит доктор, – боишься уколов! Значит, будешь жить.
Кап-лей приносит спирт. Шура требует пустую кружку, в другую наливает раскалённого чаю с мёдом. Протягивает мне:
– Давай вот это залпом, а этим запьёшь!
В кружке не меньше двухсот граммов спирта. Я пью его второй раз в жизни, но сейчас даже не замечаю вкуса и крепости. А вот чаем обжёгся и задохнулся. Кружка скачет в руках, Шура придерживает голову и приговаривает:
– Пей, Садат, теперь долго жить будешь.
– А где Брат?
– Ха, Брат, – веселится Шура, – спит давно!
– Как спит? А сколько же времени?
– Полдевятого.
Оказывается, прошло уже почти полсуток.
Малый противолодочный корабль «Комсомолец Грузии» (МПК-127, проект 1124).
Водоизмещение: 1070 т. Длина – 71,2 м, ширина – 10,15 м, осадка – 3,72 м. Скорость хода максимальная: 32 узла. Дальность плавания – 2750 миль при 14 узлах. Экипаж – 89 человек. Вооружение: 1 × 2 57-мм артустановка АК-725 (боекомплект 500 снарядов), 1 × 6 30-мм артустановка АК-630М (боекомплект 2000 снарядов), 1 × 2 ЗРК «Оса-М» (20 ракет 9М-33), 2 x 2 533-мм торпедных аппарата, 2 x 12 реактивных бомбомета РБУ-6000, 12 глубинных бомб или 18 мин.
Был выведен из состава флота ЧФ России в 2005 году, в том же году разобран на металл в Инкермане.
Фото В. Костриченко (http://flot.sevastopol.info).
Минут через десять я начинаю согреваться. Приходят и уходят какие-то офицеры, даже, кажется, комбриг Аббасов, по званию и должности старший на нашей второй площадке. Они разговаривают с Шурой, озабоченно смотрят на меня, но лица расплываются под плафоном, кружится голова. Стучит движок. Тепло. Зеваю. Кто-то громко замечает:
– Э-э-э, да его развозит! Давайте отправлять.
Тело ватное. Кровь из повязок на руках и ноге больше не течёт. Я заваливаюсь набок при попытке встать. Идти неохота.
На причале в свете прожекторов ждёт зелёный «Зил-130». За рулём почему-то мичман. Я с трудом забираюсь на сиденье, от двери подпирает доктор Шура.
– Поехали! – кричит он. – В космосе первый советский человек Юрий Гагарин. Обмороженный.
Диссиденты
Шура, милый друг, верный и крепкий!
Фельдшер медсанчасти старшина второй статьи Александр Зиновьевич Басаврюк – личность замечательная. Он родился в Мордовии, в лагере для политических. Однако не думайте, что его бедная мама пострадала от репрессий и была арестована в интересном положении. Как раз наоборот. Мама тогда работала заместителем начальника лагеря в звании майора, а потом, естественно, дошла и до полковника КГБ. Шуру учили наукам сидельцы, профессора и доценты, и к четырнадцати годам он прошёл полный курс школы, сдал экстерном экзамены и в неполные пятнадцать стал студентом мединститута. В двадцать шесть Александра Басаврюка стали звать по отчеству подчинённые вверенного ему детского отделения гор-больницы. Не успев или не пожелав жениться и нарожать детей, да ещё и поссорившись с матерью незадолго до полной и окончательной отсрочки от службы, он загремел на флот. В те времена люди с высшим образованием или офицерили, или служили в рядовом составе полтора года. Шура выбрал второе. Ярый и наглый антисоветчик, наглотавшийся отравы в лагерях, он попал, конечно, в Донузлав и плотно сидит под колпаком особистов, охраняющих устои государства в двух кабинетах через стенку от его санчасти.