Давно уже замолчала Баба-яга, а Иван все сидел и как завороженный смотрел куда-то невидящими глазами. Проносились перед ним странные, фантастические картины: была тут и красавица Василена, и лешие, и Проводник, ведущий куда-то испуганную старушку… Все как наяву предстало перед Ваниным взором. Чай остыл, Баба-яга молча налила новый, подвинула к Ивану тарелку с пирогами. Только тут он опомнился, взял большой пирог и откусил от него едва ли не половину. Спросил с набитым ртом:
– А кто он, царь Елисей?
– Чародей, – коротко ответила Яга, и Ваня понял, что больше задавать вопросов на эту тему не следует.
Помолчали. Наконец Иван спросил:
– А что, бабушка, про Светлану мою не знаешь ли чего?
Старушка развела руками:
– Не знаю, милый, не ведаю. Тут разве что моя старшая сестра тебе ответ даст. Ну и я, чем могу, помогу. Стоит в конюшне моей конь-огонь, золотые копыта. В два счета домчит тебя до сестры. И вот, – тут Яга сняла с пальца перстень, – возьми-ка себе на добрую службу. Этот перстень посильнее внучкиного будет – ни волк, ни другой зверь не тронут, ни пеший, ни конный помехой не будут. Только тут уж поспешать надобно, как бы ни был быстр мой конь, как бы ни был перстенек чудодейственен, а супротив всадника Темной Ноченьки нет никого сильнее.
Иван поклонился, поблагодарил Ягу и встал из-за стола. Та будто только этого и ждала.
– Настена! Давай отведи Иванушку к коню моему златогривому. Времени даром не теряйте, проводи Ваню чуток да и к дедушке поскорей возвращайся.
Настя звонко чмокнула бабушку в щеку, схватила Ваню за руку и потащила за собой. Признаться, живого коня Иван видел только издалека, а уж как к нему подступиться, тем более не знал. Настена похихикала, глядя на его жалкие попытки. Конь, несмотря на грозный вид, вел себя смирно, молча терпел Ваню, который пытался руками нащупать стремена и только время от времени встряхивал могучей головой. Наконец Иван с подачи Насти догадался, как надо на него взбираться. Кое-как уселся в седле, с ужасом понял, что держаться, собственно, не за что, и, несмотря на вопли Насти, вцепился в золотую гриву. Такого издевательства конь не вынес и, возмущенно заржав, сорвался с места вместе с побелевшим от страха Иваном.
Нет хуже человека, который впервые управляет транспортным средством. И неважно, о чем идет речь – об автомобиле, мотоцикле или лошади, – человек, впервые оказавшийся в седле, представляет собой жалкое зрелище. Ваня сидел ни жив ни мертв, пальцы, запущенные в золото гривы, занемели. Конь, почуяв неопытного наездника, мчался все быстрее и быстрее, взбрыкивал и давно бы уже сбросил Ивана, но тут не последнюю роль сыграл чудный перстенек. Не мог конь Златогрив причинить Ване вреда, как ни ярился и ни вставал на дыбы, в последний момент его что-то останавливало. И мчался он, почти не разбирая дороги, перескакивал озера, скакал по бурелому и колючему ельнику. Ветви деревьев нещадно стегали Ваню по лицу, кустарник рвал брюки, холодный ветер продувал насквозь, а под собой чувствовал Иван твердое седло, огромного коня, и душа его окончательно уходила в пятки.
Долго скакали через Горе-лес, солнышко совсем склонилось к закату. Послышался стук копыт, стал догонять красный всадник, некоторое время скакали бок о бок красный и златогривый кони. Тут уже сумел рассмотреть Иван красного всадника. Был он росту высокого, непомерно широк в плечах, рыжие волосы выбивались из-под пернатого шлема. Лицо всадника не отличалось особой красотой, было оно словно вырублено из камня. Широкий лоб, низко нависающие брови, глубоко запавшие смешливые глаза, в которых словно застыл отблеск пламени. Всадник усмехался и смотрел куда-то вперед, не удостоив Ивана и единым взглядом. Доспехи из красного металла сверкали так, что было больно глазам. По спине стекал плащ из темно-красной ткани, кровавыми всполохами играло на нем закатное зарево. Наконец всадник стегнул коня, и тот, заржав и лихорадочно поведя глазами, помчался быстрее ветра. Вскоре Иван потерял его из виду, и спустя секунду зашло солнце. Наступили сумерки, со всех сторон обступили зловещие тени. И все зашевелилось, все ожило в лесу, дышало, шепталось. У Вани ползли по спине мурашки, волосы едва не вставали дыбом. Ветер завывал как-то по-особенному жутко. Больше всего сейчас Ивану хотелось оказаться дома под теплым одеялом. Или, как вариант, в офисе, где все давно постыло, но хотя бы привычно и знакомо.
Впереди замаячил свет. Златогрив, заржав, поскакал еще быстрее, Ваня и опомниться не успел, как оказался на лесной полянке прямо перед небольшой избушкой. В окошке горела свеча, видимо, ее свет и озарял лес на много верст. Черт знает что такое здесь творится, но скорее всего все так и должно быть.
Ваня спешился, вернее, попытался это сделать. Конь покорно стоял, ожидая, пока Ваня высвободит ногу из стремени, распутает поводья и отпустит гриву. Наконец Иван, тихо шипя, кубарем скатился с седла, отбил себе все, что только можно, и с трудом встал на ноги. Услышав смех, поднял голову и увидел, что на крыльце стоит бабушка-старушка и смеется-заливается.
– Ну, витязь могучий, много повидала я чудес на своем веку, но ты всех переплюнул! – Старушка все не переставала хохотать. – Это ты всегда так с коня валишься или специально для меня решил показать этот номер?
– Здрасьте, – ответствовал на это Ваня.
Очевидно, вид у него был до того нелепый, что старушка, едва пришедшая в себя, зашлась в новом приступе хохота.
– Дело пытаешь или… ой, не могу… – она вытирала слезы фартуком, – или как? Одним словом, добрый молодец, чего это ты на ночь глядя ко мне в гости пожаловал?
– Да я это, – Иван не знал, что и говорить, – того… от сестры вашей…
Старушка наконец перестала разглядывать Ивана и обратила внимание на Златогрива.
– Вижу, что от сестры… На конокрада ты явно не тянешь.
Ваня молчал. Баба-яга, поняв, что больше ничего путного от него не дождешься, предложила зайти в дом, что Иван и сделал. В горнице Яги оказалось темно, свеча, которая сияла сквозь кусты и деревья, не освещала даже краешек стола. В потемках Баба-яга собирала на стол, долго возилась с самоваром, который отказывался закипать по мановению волшебных чар. Старуха ворчала на самовар, на себя, на гостей, которые являются не вовремя и не к месту. Пинала ногой тощую белую кошку, до того костлявую, что даже не верилось.
– Не в коня корм, – заметив Ванин взгляд, сообщила Яга, – ест, как лошадь, целыми днями.
Кошка только возмущенно фыркнула, изобразив оскорбленную невинность.
– Я Иван, – только и сумел выдавить из себя Ваня, который после долгой дороги не мог даже стоять.
Баба-яга понимающе кивнула и, не расспрашивая ни о чем, отвела его на кровать. Ваня с благодарностью пожал старушке руку, пробормотал что-то невнятное и повалился не раздеваясь. Уснул он раньше, чем за окном мелькнула тень черного всадника.
Что видел во сне, наутро вспомнить не мог. Кажется, снилась Аська-Чебурашка, а может, и вовсе не она. Долго валялся на кровати, чесал голову, думал, что неплохо бы залезть под душ – да только разве найдешь его здесь?
Наконец Баба-яга, забеспокоившись, почему гость так долго спит, заглянула к нему. Иван вскочил с кровати так поспешно, что Яга едва удержалась, чтобы не рассмеяться.