Ему помогло то, что фашисты, если не на практике, то по крайней мере в теории, твердо верили в послушание лидеру. Они не были жирондистами, якобинцами, социалистами илианархистами-революционерами, не имели внутренней потребности в мятеже и расколе. Они считали себя революционерами, но, по сути, были дисциплинированными солдатами, бывшими фронтовиками, которых научили подчиняться, и они хотели подчиняться и подчинялись при условии, чтобы им отдавали приказы, которые они хотели получить.
Муссолини начал мостить дорогу для отступления, обвинив социалистов в нарушении Договора о примирении. 9 сентября он опубликовал в «Иль пополо д'Италия» имена 15 фашистов, убитых коммунистами в период с 5 августа по 4 сентября, то есть когда Договор действовал в полную силу, в Болонье, Пьяченце, Флоренции, Ровиго, Бари и Кремоне. Многим из погибших еще не исполнилось двадцати четырех лет. Большинство было убито в Болонье. Он с уверенностью заявлял, что в то время фашисты соблюдали перемирие и не наносили ответных ударов, которые начались на следующий день, когда отряды Бальбо шли маршем на Равенну.
Муссолини согласился с тем, что национальный конгресс, которого требовали болонские фашисты, должен состояться 7 ноября в Риме. Он решил еще до конгресса преобразовать «Фашио ди комбаттименто» в политическую партию, которая будет называться Национальная фашистская партия. Лидерами партии в провинциях станут «расы». Они будут обладать абсолютной властью над членами партии в своих районах. «Рас» будет назначаться главным лидером партии. Муссолини было особенно важно подчеркнуть высшую власть лидера именно в тот момент, когда он готов был капитулировать перед своими последователями.
Успех фашистов на выборах заставил международную прессу обратить внимание на Муссолини. Статьи о нем стали появляться во французских и английских газетах. Еще большую международную известность Муссолини приобрел, когда был вызван на дуэль депутатом-социалистом Этторе Чиккотти, после того как назвал его в «Иль пополо д'Италия» «самым презренным из людей, заражавших собой общественную жизнь Италии». Дуэли в Италии были вне закона, но дрались на них часто. Муссолини уже успел подраться на нескольких. Самой известной была дуэль с Тревесом, которого он тогда легко ранил.
Теперь он постарался, чтобы его намерение нарушить закон и драться с Чиккотти на дуэли получило широчайшую огласку в «Иль пополо д'Италия» и других итальянских газетах. Сообщения об этом появлялись на протяжении нескольких дней в лондонской «Тайме». Читателей извещали, что Муссолини выбрал шпаги, что дуэль состоится где-то в районе Ливорно и что полиция будет повсюду следовать за Муссолини по пятам, дабы предотвратить это событие.
Затем было опубликовано, что дуэль состоится в Ливорно, в саду, 27 октября 1921 года. Полиция попыталась остановить дуэлянтов. Однако Муссолини и Чиккотти вбежали в дом и заперли за собой двери. После этого полиция не делала попыток им помешать. Противники дрались на шпагах в одной из комнат в течение полутора часов. Наконец Муссолини легко ранил противника, но к тому времени Чиккотти так устал, что у него стало плохо с сердцем и он не смог продолжать бой. Было объявлено, что дуэль продолжится на следующий день, но больше никаких известий об этом в газетах не появилось.
Вероятнее всего, газетные отчеты были неточными, по крайней мере в деталях, но для Муссолини накануне открытия партийного конгресса это стало прекрасной рекламой. Было наглядно доказано, что хотя он и заключил Договор о примирении с социалистами, но не боится сразиться с социалистом на дуэли.
В первый день конгресса коммунистические и социалистические профсоюзы объявили 24-часовую забастовку протеста против проведения его в Риме. Однако фашисты в Рим уже прибыли, так что это не стало для них серьезной помехой. Муссолини выступил на второй день. Он посвятил свою речь почти целиком атаке на социалистов, подчеркивая патриотизм фашистов. Он восхвалял Франческо Криспи, бывшего премьер-министром в 1890-е годы, имперские цели которого простирались подальше Средиземноморья. Необходимо обеспечить благополучие итальянской расы, а не итальянской нации. Он подчеркнул, что фашисты отвергают все формы интернационализма, потому что мечта о единой человеческой расе — это утопия, не имеющая никаких реальных оснований. Ничто не указывает на неминуемость всеобщего тысячелетнего братства. Впервые в своей жизни он отверг как национальный, так и интернациональный социализм: «В делах экономических мы решительные антисоциалисты». Закончил он речь заявлением, что фашисты одухотворены любовью к своей матери, имя которой Италия.
Когда он завершил свою речь, ответом было абсолютное молчание, длившееся несколько секунд. Во время этих мгновений тишины он думал о худшем. Но оказалось, что аудитория просто не поняла, что волнующий пассаж был окончанием речи. Едва он двинулся с трибуны, как раздались приветственные крики, перешедшие в бурную овацию. Он ничего не сказал о прекращении действия Договора. Если бы он объявил об этом на конгрессе, это можно было бы расценить как уступку давлению рядовых членов движения. Но уже прошел слух, что он готов признать соглашение о примирении недействительным, и фашисты были решительно настроены продемонстрировать всем свое единство. Бальбо в своем выступлении заявил, что принял Договор как солдат, долг которого повиноваться командиру. Самые громкие и несмолкающие аплодисменты прогремели на конгрессе, когда на трибуне обнялись Муссолини и Гранди.
Через неделю Муссолини официально уведомил председателя Палаты депутатов, что считает Договор о примирении утратившим силу. 1 декабря, выступая в Палате, он объяснил причины этого. Речь его непрерывно прерывалась депутатами-социалистами, среди которых особенно резко звучал голос Маттеотти. Они обвиняли Муссолини в том, что он поддался давлению рядовых членов своего движения и позволил им возобновить смертоубийственные нападения на политических противников.
Муссолини отвечал, что Договор был достойной всяческих похвал попыткой покончить с состоянием войны, раздиравшей страну. Он поблагодарил председателя Палаты за его роль в достижении временного согласия, но, к несчастью, «социалисты-ленинцы» использовали Договор для того, чтобы усилить свои атаки на фашистов. Он принес извинения за убийство фашистами в Триесте молодого человека, ошибочно принятого ими за коммуниста, убившего их товарища. Однако Муссолини сравнил эту единственную трагическую ошибку со всеми убийствами фашистов, которые социалисты и коммунисты совершили с 3 августа. Он обвинил правительство Бономи в неспособности поддерживать закон и порядок. Если бы правительство подавило действия социалистов, то этот долг не понадобилось бы исполнять фашистским отрядам.
1921 год заканчивался для фашистов очень удачно. В декабре Палата депутатов, заслушав отчет о решении военного трибунала в Палермо, постановила, что Мизиано как дезертир не имеет права занимать место в ее рядах, и аннулировала результаты выборов в Турине и Неаполе. Фашисты набирали силу в стране. Если 31 декабря 1920 года в «Фашио ди комбаттименто» в Италии было 88 ячеек с 20 615 членами, то на 31 декабря 1921 года Национальная фашистская партия имела 834 отделения с 249 036 членами. Они серьезно потеснили коммунистов и социалистов в Северной Италии и в связи с разрывом Договора о примирении надеялись в 1922 году восполнить упущенное, занявшись поджогами зданий, в которых располагались коммунистические и социалистические организации.
Глава 14
ВСЕОБЩАЯ ЗАБАСТОВКА
Наряду с разрешением своих политических целей (сначала сдерживание, а потом натравливание на врагов сквадристов) Муссолини создал новый интеллектуальный печатный орган наподобие «Утопии», выпускавшейся им до войны. Он назвал его «Иерархия» и назначил редактором Маргериту Сарфатти. Во втором номере, вышедшем в свет осенью 1921 года, он опубликовал статью, в которой пошел еще дальше в отрицании демократии, чем в 1918-м, когда требовал для окончательной победы над ней передать на время войны власть назначенному диктатору. Теперь в «Иерархии» он писал, что важнейшим вкладом фашизма в общественное сознание является отвержение «принципов 1789 года». Французская революция принесла в мир царство демократии и капитализма. Возможно, в XIX веке демократия была необходима для уравновешивания зол капитализма, но в XX столетии фашизм создаст контролируемую государством экономику, в которой демократия будет помехой эффективному управлению.