Мужчина пожал плечами:
— Кто знает? Возможно, ты помнишь все именно потому, что попала в это тело случайно, а вот как это вообще получилось — не могу даже предположить! Что с тобой случилось в твоем мире? И какой он, твой мир?
— В своем мире я умерла. Глупая, нелепая случайность. Последнее, о чем успела подумать — что не хочу умирать. А мир? Он показался бы тебе странным. Хотя бы потому, что магии у нас попросту нет.
— Нет магии?! — взгляд Эрвейна был откровенно шокированным. — Как же вы тогда живете?
— Обычно живем. У нас из разумных существ есть только люди, но их очень много. Магию нам заменяют технологии — они позволяют нам быстро путешествовать на огромные расстояния, связываться с людьми на другом конце света, лечить, учить, развлекаться, обустраивать нашу жизнь с максимальным удобством. Правда, есть и минусы — наш мир, как бы это лучше сказать… Грязный! Отравленный воздух, вода, все меньше лесов. Еще у нас все время идут войны. Есть оружие, способное по мановению руки уничтожить весь мир, и как-то раз это чуть не произошло.
— Ясно, то есть все совсем по-другому. Пожалуй, у нас все-таки лучше. Тем не менее, я хотел бы побывать в твоем мире. Ненадолго, просто посмотреть, жить там я бы не смог. Ладно, надо поесть.
К моему удивлению листья, в которые было завернуто мясо, не сгорели. Взяв палку, Эрвейн вытащил сверток из углей. Изумительный запах заставлял меня сглатывать голодную слюну. Подождав пару минут, Эрвейн развернул листья, вновь возникшим когтем отрезал кусок и протянул мне его на листе какого-то местного лопуха:
— Угощайся.
— А откуда все это? Мясо, котелок, одежда и обувь, мыло? — спросила я, утолив первый голод.
— Повезло. Ночью на опушку вышел медведь, ну я его и пришиб. Еще когда летел, увидел деревню, так что решил оттащить туда тушу — хотел сменять на одежду. А оказалось, что этот медведь уже успел напасть на пару деревенских ребят, так что местные были мне очень благодарны и отдали взамен все это.
— А почему ты не остановился в деревне? Ведь это было бы удобнее, чем в лесу, разве нет?
— Ну, удобство сомнительное. Денег у меня нет, а деревенские жители обычно скупы. Впрочем, будь я один — остановился бы в деревне, а тебе там лучше не появляться. Кто знает, что местные могли бы себе надумать? Да и потом, разве в лесу хуже, чем в деревенском доме с блохами?
— Нет, что ты. Меня все устраивает, просто полюбопытствовала. И спасибо, очень вкусно! — мясо было просто пальчики оближешь, никогда ничего вкуснее не ела.
Эрвейн рассмеялся и протянул деревянную кружку с каким-то отваром, зачерпнутым из котелка.
— Вот, держи. Ты просто голодна, поэтому это и кажется тебе таким вкусным.
Я взяла кружку и уставилась в нее, пытаясь разглядеть свое отражение.
— Что ты там высматриваешь?
— Пытаюсь увидеть, как я выгляжу.
— Пей, потом покажу.
— Покажешь? Как? У тебя что, еще и зеркало есть?
— Зеркала нет. Пей, и пойдем к реке.
Быстро пью, умирая от любопытства, и вскакиваю в нетерпении:
— Я готова, идем.
Мы подошли к реке, Эрвейн сделал какой- то жест — и речная вода выплеснулась вверх, превращаясь в подобие зеркала.
— Смотри.
Что ж, я правильно определила — вид как у подростка. Высокая, худая, голенастая, чуть сутулая. Кожа неестественно белая, почти до синевы. Лицо худое, под глазами синяки как после недельной бессонницы. Хотя сами глаза хороши — большие, редкостного фиалкового цвета. Черты лица тонкие, но какие-то невыразительные. Волосы светло-русые. Словом, основа неплохая, есть над чем работать.
— Ну что, как впечатление, — в голосе слышится ехидство, — нравится?
— Не самый худший вариант, — пожимаю плечами, — ты говорил, что можешь помочь мне вспомнить жизнь прежней хозяйки тела.
— Я сказал, что попробую. Идем, тебе будет лучше прилечь.
Мы вернулись на опушку, я улеглась на спину, постаравшись максимально расслабиться, и закрыла глаза. Эрвейн посоветовал мне представить, как я сворачиваю все, что составляет мою личность, в плотный шар, максимально очистив разум. Было сложно, но постепенно я словно бы отстранялась от себя прежней, голова становилась все более пустой. В какой-то момент мне показалось, что тело тоже стало пустым и легким, будто наполненный гелием воздушный шарик. И тут же меня захлестнули воспоминания Ринавейл эр Шатэрран. Дом, семья, учеба, книги, разговоры…
Мне казалось, что прошли часы прежде, чем я снова открыла глаза, однако когда я это сделала, то обнаружила, что солнце практически не изменило своего положения на небосводе. Резко села, заставив Эрвейна подскочить:
— Ну что, вспомнила?
— Да, вспомнила. Но не так, как ты рассказывал — все, что происходило со мной здесь, я помню как будто бы прочитала или посмотрела спектакль об этом. И помню все, что происходило со мной в том мире.
— А ощущаешь себя кем? И кстати, может ты все-таки представишься?
— Ринавейл эр Шатэрран. Ей себя и ощущаю, только с дополнительным опытом и знаниями.
— Я мог бы догадаться, что только в клане Шатэрран могут незаконно практиковать тарр-эррей! — Эрвейн был явно зол. — И зачем проводить такой ритуал с дочерью главы клана?
— Не знаю. Я не помню самого ритуала, похоже, меня привели в бессознательное состояние перед его началом. И что мы теперь будем делать? Я вспомнила, наш клан и клан Шарэррах не очень-то дружны.
— Не очень-то дружны? Мягко сказано! Ты знаешь, что твой отец считает меня позором расы драконов?
Я в полном шоке уставилась на него:
— Нет, я ничего такого не знаю. Слышала как-то раз, он говорил что-то о полукровках в вашем клане, но причем тут ты?
— Я и есть полукровка, — кулаки Эрвейна сжались, — моя мать эльфийка.
— Но… Ты же обращаешься, значит, ты дракон!
Я была поражена. Память говорила мне, что далеко не все чистокровные драконы могли оборачиваться, а полукровка? Да, у дракона и представителя другой расы могли родиться дети, которые во время взросления обретали вторую ипостась, но только при соблюдении двух условий: первое — взаимная искренняя любовь, второе — оба родителя должны быть сильными магами. В этом случае такой ребенок, повзрослев и обретя ипостась, признавался чистокровным драконом. Но, видимо, не всеми. Да, Рина, плохо ты знаешь своего отца.
— Прости, я не знала. Я не считаю тебя полукровкой, и я очень благодарна тебе за свое спасение!
Лицо Эрвейна расслабилось, и он улыбнулся:
— Ну, кто еще кого спас! Кстати, как тебя лучше звать? Обращаться «Тари Ринавейл»? Рина? Вейла?
— Только не Вейла! — не хватало еще, слово «вейла» у меня ассоциировалось только с персонажами книг о Гарри Поттере. — Зови меня Рина.
— Тогда я — Эрв, меня так зовут друзья.
— Хорошо, Эрв, договорились, — я улыбнулась ему, — я буду рада стать тебе другом. Так что мы будем делать?
Он отвел взгляд:
— Я мог бы забрать тебя к нам в клан, у нас бы ты могла найти друзей, но… Тебя ищут, так что…
Я понимала. Рано или поздно мои родители — буду называть их так, надо привыкать — узнают о том, что я спаслась и где я нахожусь. И это поставит под удар клан Шарэррах и самого Эрва. Нет, такого я допустить не могу. А если я вернусь, что мне может грозить? Решила спросить об этом Эрвейна.
— Ничего, неужели ты думаешь, что тебе могут причинить вред? — он явно был возмущен, — будешь жить обычной жизнью!
— Но они ведь узнают о том, что я — это не я!
— Если хочешь, я верну тебя и скажу, то ты прошла обычный ритуал объединения, что у колдуна не получилось тебя подчинить. Тогда для всех ты будешь все той же Риной. Единственное, тебя могут выдать замуж. Кстати, сколько тебе до первого совершеннолетия?
Первое совершеннолетие у драконов наступает в двадцать пять лет, второе — в тридцать пять. До наступления первого совершеннолетия дракон считается ребенком, ему нельзя вступать в брак. Между первым вторым совершеннолетием дракон приобретает ипостась (или не приобретает, тут уж как получится). Кстати, интересный момент — даже если у одного из родителей, или даже обоих нет ипостаси, но они чистокровные, их ребенок все равно является потенциально двуипостасным. В период между совершеннолетиями, как правило, заключаются браки, при этом решение о заключении брака принимают родители. А вот в тридцать пять лет дракон становится полностью самостоятельным.