Автобусы едут полупустые, уже развезя горожан по рабочим местам, поэтому, забившись на заднее сидение в самом углу и прижавшись к холодному стеклу, бездумно всматриваюсь в просыпающийся город...
Мне никогда не нравилось мое существование. Да, именно существование, потому что назвать это жизнью язык не поворачивается. Но, как оказалось, не одному мне живется паршиво. Баба Маня, или Мария Сергеевна, некогда бывшая медсестрой в нашей городской детской поликлинике. Там и познакомились, еще в той моей, прошлой жизни. Как вы понимаете, мне не было еще и четырнадцати, когда я остался на улице. И в этом есть моя вина и моя глупость, но менять что либо я в любом случае не намерен, и уж жалеть о сделанном первом взрослом выборе - тем более. В один из "радостных" дней, подыхая на лавочке на окраине парка, сам не понял, как это произошло... Она узнала меня. Уже тогда пожилая женщина с усталостью на лице, но все с той же добротой в сердце. Узнала того мальчишку, которого приводили к ней на прием пару раз... Когда я оказался в ее доме... Черт, до сих пор вспоминать стыдно. Я устроил настоящую истерику: с воплями, криками и истеричными слезами. Я тогда плакал впервые с тех пор, как мой мир рухнул. Держался все, храбрился. А она всего одним своим добрым поступком, взглядом этим жалостливым выбила из меня всю ту боль, что так старательно копил в душе. Я много наговорил тогда. Много лишнего, за что-то до сих пор не могу себя простить, но с того момента стало легче. Мне легче, но увы не ей.
Так уж вышло, что имея за плечами столько прожитых лет, отданных на благо людям, она оказалась почти одна, на окраине города, забытая всеми и вычеркнутая из жизни своих детей и внуков. Все просто: была трехкомнатная квартира в центре города, дача, машина покойного мужа - не осталось ничего. Боль и разочарование, вот что досталось ей на старости лет. Детки постарались и выселили ее в эту халупу, но не прекращают наведываться временами, выносить мозг и беспрерывно жаловаться на свою бедность и тяжкую жизнь. Я был свидетелем этих разговоров, и не раз. Потом были картинные слезы, просьбы денег... Мать вашу, да откуда у нее деньги-то?! Ненавижу таких людей, я их презираю, и своими руками передушил бы всех по очереди, а потом хоть на плаху, хоть на виселицу, все равно. У них нет моральных принципов, совести или чувства собственного достоинства. Уже давно все их существо заполнилось одной лишь мыслью - "ДАЙ!". А меня тошнит от их эгоизма просто до истерики.
Они, сидя со мной и баб Маней за одним столом, пытались изобразить фальшивые сочувствие и понимание. Она верила, как не поверишь своим детям, а я еще тогда видел их насквозь. Достаточно быстро все подтвердилось, когда в один чудесный день, оставшись со мной наедине, высказали столько, не сравнив меня разве что с самим Люцифером. Это не было обидно или больно, я был готов к этому. Баба Маня видела, как в воздухе висит напряжение, как то у меня, то у ее сыночка, появляются синяки и ссадины. Вскоре они начали давить на нее, убеждая, что я претендую на ее квартиру. Я ушел. Не потому что этого хотели они (прожив с ней два месяца, я не взял у нее ни копейки), а потому что не хотел расстраивать ее. Любящей матери не объяснишь, что ее сын последняя мразь, да я и не пытался. Она просила остаться, я же понимал, что таким образом рано или поздно прибью своими руками ее сыночка или же сам бесследно исчезну не без чужой помощи.
Стало ли мне жить труднее? Нет. Улица быстро выбивает из головы всю дурь, оставляя место лишь инстинкту выживания.
Конечная. Задумавшись и задремав, разморенный теплом салона, проехал нужную остановку. Теперь ждать очередной транспорт, дабы добраться до станции.
От разглядывания темного неба меня отвлек посторонний шум. Я уже давно привык к звукам улицы, будь то гул машин, вой сирен, лаяние собак или просто разговоры прохожих, даже скрипы старых вывесок и то перестали вызывать ужас. Но этот шум отличался от привычного, заставляя замереть и прислушаться, поспешно оглядываясь по сторонам.
Взгляд сам собой зацепился за мужчину, слишком уж спешно вышагивающего по трассе в сторону заброшенного автобусного депо. Присмотревшись к нему повнимательнее, не смог скрыть кривой усмешки. Вот если бы я хотел скрыться от чужих глаз, то выглядел бы точь-в-точь как он: темные неприметные шмотки, накинутый на голову капюшон, перчатки на руках. Правда кроссовки я бы выбрал более дешевой марки, а то слишком уж примечательные. В его руках был портфель, безумно и забавно смотрящийся со спортивным прикидом. Мне показалась эта ситуация забавной, но тут же, присмотревшись повнимательнее, задумался. Шаги мужчины были не просто торопливыми, но и неосторожными. Он то и дело спотыкался на ровном месте (если грязную обочину можно назвать таковым), зажимал свободной рукой бок, покачивался, и временами, остановившись, переводил дыхание. Чувство опасности билось в груди, когда я направился вслед за ним. Не преследуя корыстной цели ограбить или поиздеваться - тут скорее разыгралось здоровое любопытство, уж больно мне этот тип показался необычным.
Погода в момент начала портиться, заморосил мелкий противный дождь, ударяя холодными каплями прямо в лицо. Ветер закружил по асфальту разбросанный расторопным водителем мусор, намеренно оставленный после себя.
- Свиньи, - шиплю себе под нос, перепрыгивая через очередной грязный пакет, так старательно стремящийся обмотаться вокруг моих ног.
Объект моей слежки свернул возле старого потрепанного здания. После пожара оно выглядело ужасающе и даже опасно. Ходили слухи,что там пропадали люди. Это и не удивительно. Обгорелые стены едва удерживали крышу, лопнувшие от высокой температуры окна вывалились наружу, раскидавшись по земле россыпью осколков, так и норовящих проткнуть тебе ногу, но главное - запах. Прелый, с легкой примесью гари и... смерти. В тот злополучный день, пару лет назад, здесь заживо сгорело несколько десятков людей. И этот тошнотворно-сладкий запах отчаяния и безнадеги до сих пор витает в воздухе.
Стало жутко. Зябко передергиваю плечами, ежась от неприятных мыслей, сильнее кутаюсь в шарф. Кончики пальцев покалывает от напряжения. Идея идти за этим мужчиной, только что скрывшимся за поворотом, уже не кажется мне такой гениальной.
Ветер срывает с головы капюшон, словно вынуждает открыть глаза и осмотреться. Что я творю?! Но отступать уже поздно. Зайдя в дверной проем, чудом оставшийся на месте, вглядываюсь в полумрак плохо освещенного помещения. Все как и было: гарь, сажа повсюду и горы мусора. Тошно.
- Парень, - хриплый оклик заставил меня вздрогнуть и, честно признаться, застал врасплох. Не ожидал, что мое появление заметят.
Прохожу вглубь, не чувствуя опасности от Него, но все отчетливее осознавая, что приближается что-то неизбежное, жуткое. Мужчина сидит прямо на полу, все так же бережно прижимая к своей груди портфель. Его лицо бледное, уставшее, даже несмотря на плохое освещение, вижу, как его то и дело перекашивает от вспышек боли.