Настоящее.
Александр не знал, сколько прошло дней с того момента, когда имперские войска пошли на штурм города. Может, прошло пять дней, может неделя. Вместе с мамой они прятались в своей хлипкой хибаре, стараясь не выходить без надобности на улицу. Лишь изредка мама уходила на некоторое время, стараясь найти какие либо продукты для себя и Александра. В такие моменты Александр смотрел в щель, во входной двери, стараясь разглядеть, что творилось на их улице. Он видел, как по улице проезжают грузовики, тянущие за собой артиллерию, огромные транспорты от которых дрожала земля, а их старая хибара ходила ходуном. Он слышал треск стрельбы, вой и грохот снарядов, чувствовал дрожь от далёких взрывов, различал речь легионеров и префектов. Казалось, весь мир погрузился в войну, только их хижина оставалась островком спокойствия.
Но однажды в дверь их лачуги постучали. Александр и его мама только закончили завтракать, как раздался настойчивый стук в дверь. Когда мама открыла дверь, то они увидели на пороге высокого первослужителя в чёрном, монашеском, балахоне. Потом мама и монах долго разговаривали сидя за маленьким, обеденным, столиком, мама часто смотрела на сидящего в углу Александра и слёзы бежали по её щекам. Ему было не понятно, от чего плачет мама, то ли от радости, то ли от боли и несчастья. Первослужитель что-то настойчиво объяснял маме, от чего она то улыбалась, то закрывала лицо руками и её плечи вздрагивали от рыдания. Монах тоже посматривал в его сторону, при этом он улыбался и гладил себя по коротенькой бороде. Он даже дал ему мякоть вяленой рыбы посыпанной красным, жгучим, перцем. Такой роскоши Александр никогда не видел за свою короткую, прожитую в бедности и нищете, жизнь. Потом он сидел, кушая сладкую, с острым привкусом, рыбу и наблюдал, как разговаривают взрослые. Мама уже не плакала, только кивала в ответ на слова, которые говорил первослужитель.
Когда они закончили свой разговор, мама долго объясняла Александру что ему надо уехать с монахом, что его берут в новую школу и что она будет далеко от их дома. Мама обещала ему, что когда у неё будет возможность, то она обязательно к нему приедет. При этом она сильно прижимала его к себе и снова плакала. Потом мама что-то писала в бумагах, которые ей давал первослужитель, собирала в маленькую сумку его вещи, в которых он ходил с ней на праздник. Всё это время монах стоял у дверей и улыбался. Александру даже показалась, что первослужитель не может, и не умеет злиться – он всё время только улыбается. И когда мама сказала что ему пора отправляться в путь, он взял протянутую руку монаха и без страха и сомнения пошел следом за ним.
Впервые, за столько дней, он вышел на улицу. Оглядываясь по сторонам Александр, хотел рассмотреть, как же она выглядит эта война? Но не смог увидеть ничего кроме дымящихся вдали зданий, едущих по улице ган-траков префектуры, и отдалённого гула артиллерии. Монах подвёл его к двухместному, открытому, «Лотосу» стоящему возле их дома. Александр ещё не раз не ездил на таких машинах, хотя часто видел их проезжающими по улице. Служитель помог ему сесть в автомобиль, а потом сам устроился за рулём. Александр повернулся на сиденье что бы видеть мать. Она стояла у дверей их лачуги и, прикрыв ладонью одной руки рот, снова плакала. Когда она увидела, что он обернулся и смотрит на её, она подняла свободную руку и помахала ему на прощанье. Он тоже помахал ей рукой, он махал ей, пока она не скрылась из виду, по мере того как автомобиль отъезжал от их дома. Ещё долго, пока автомобиль вилял по улицам городских трущоб, он видел образ своей плачущей матери. И он понимал, что запомнит его на всю жизнь, как и улыбающееся лицо монаха рядом с собой.