Георгий Яковлев
Никита Изотов
Глава первая
Никита и Никифор
Еще в марте солнце слизнуло остатки ноздреватого грязного снега на улицах Горловки, подсушило тропки-дорожки в поселках, заиграло бликами на ходко бегущих колесах-шкивах над высокими копрами[*] шахт. Вертятся колеса, стальные крученые канаты опускают в клети на шахтный двор, что у конца ствола, людей, лес в вагонетках вытолкнули прямо на рельсы, и пошли крепежные стойки со смолистым сосновым духом к забоям. На-гора клеть поднимает сверкающий на изломах горючий камень, проворные женские руки выбирают из угля породу, и идут составы с донецким «черным солнцем» во все концы страны. А апрель дохнул теплом, и словно волшебник провел невидимой кистью по ветвям деревьев, одел белым цветом яблони, раскрыл зеленые листочки, выбросил набухшие кисти сирени.
Вот в такой погожий день, 18 апреля 1934 года, поднимались в широкой металлической клети забойщики с шутками, смехом, вроде в шахту ехали, а не после смены, намахавшись шесть часов обушком да топором. Все ладные, крепкие, а Никифор Изотов на голову всех выше. А смеялись потому, что у ствола, когда ожидали клеть, старейший горняк Гаврила Семенович Денисенко похлопал Изотова по крутому плечу, сказал удивленно: «Слышь, Лексеич, ты прямо как врубмашина пласт крошишь». Без насмешки сказал, уважительно так, а шахтерне только палец протяни. «В точку попал, Гаврила Семенович… Врубовка и есть… Сам в газете признался…» — посыпались шутки.
Уже год, как Никифор Алексеевич Изотов работал забойщиком-инструктором на участке «Мазурка-12», давно уж освоил в совершенстве отбойный молоток, а сегодня так, для разминки, как сам объяснял, спустился к соседям, что гнали уступы еще обушками.
— Подмогнул слегка, — спокойно отвечал он Денисенко, — новичков двое там в лазе, теряются еще, вот и подмогнул.
— Дак и я про то, — не отступал Денисенко. — На троих пять норм получилось. Седни ребятишек энтих на красную доску занести следует.
— Доброе дело, это их поддержит, — соглашался Изотов. — Глядишь, скоро и без помочи по два конька ставить будут.
— А «Мазурка» не покатится? — допытывался со смешком Денисенко. — Без начальства-то…
— Ты брось, Гаврила Семенович, — отбивался Изотов, — Начальство в кабинетах, а я инструктор. Да и Сашко там за меня. Ух и ловок, будто в шахте родился…
На выходе из клети горняки даже рты от изумления пооткрывали. Ребятня в белых рубашонках и красных галстуках с цветами в руках, за ними сгрудилось все шахтное руководство — заведующий Юхман, парторг Стрижаченко, бригадиры. Выступил вперед парторг, на вид человек городской — мягкие волосы назад зачесаны, в костюме и при галстуке, лицо узкое в улыбке, густые русые брови кверху поднялись:
— Заждались, Никита Алексеевич, — сказал он. — Большая радость на шахте.
— Это как же понимать, — встревожился Изотов, даже обушок опустил на пол. Стоял высоченный, каланча прямо, в кепке и брезентовой куртке, топор за широким поясом — стойки для крепи подгонять.
Вместо ответа Владимир Игнатьевич, не гася улыбку, показал на кумачовый плакат с белыми буквами: «Поздравляем краснознаменца Никиту Изотова с заслуженной наградой. Шахтеры, равняйтесь на ударника-орденоносца Изотова!»
— Мать честная, — выдохнул Изотов, повторил в растерянности: — Это как понимать надо?
— Так и понимать, — посерьезнел Стрижаченко. — Тихо, товарищи, слушайте. — Развернул газету «Правда», громко, чтоб слышали, прочел: «За лучшие образцы ударной работы по добыче угля, инициативу в организации нового, эффективного метода вырубки его и за хорошую подготовку квалифицированных кадров забойщиков Президиум ВЦИК СССР наградил забойщика-инструктора шахты № 1 Горловка Изотова Н.А. орденом Трудового Красного Замени».
— Почему Никиту-то? — растерянно спросил Изотов.
Стрижаченко развел руками, протянул газету, предложил самому взглянуть. На третьей странице Изотов увидел свое фото — чубатый, с улыбкой, в косоворотке и пиджаке, а выше — заголовок «Никита Изотов награжден орденом Трудового Красного Знамени».
— Выходит, без меня меня крестили, — только и нашелся что сказать.
Но эти слова уже никто не слышал в гомоне голосов, его обнимали крепкие руки товарищей, тискали широкую ладонь, наперебой поздравляли, а он, прижимая к груди цветы, смущенно улыбался, едва успевая поворачиваться к поздравляющим и не зная, что отвечать на добрые пожелания. Вечером, на торжественном собрании в честь этого события, Стрижаченко, еще раз поздравив коллектив участка «Мазурка-12», успешно вышедшего из долгого прорыва под руководством Изотова, объявил, что Никита Алексеевич с группой ударников приглашен в Москву на Первомайские праздники. В этот же день, по счастливой случайности, в Донбасс прибыл нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе, которого все называли «товарищ Серго». Он попросил собрать на завтра директоров угольных трестов и ударников в Сталине (так назывался тогда город Донецк), а сам сразу же уехал на Макеевский металлургический завод. Изотов сидел в президиуме совещания рядом с секретарем Горловского райкома партии Фурером, темно-курчавым смуглым человеком, которого в шутку называли «магнето» за неуемную энергию, пылкость в выступлениях. Разговор нарком тяжелой промышленности вел серьезный: о перспективах работы шахт Донбасса. К угольщикам накопилось немало претензий, В забои дали много новой техники, а с организацией труда на некоторых шахтах худо, производительность труда не растет, техническое руководство низкое. Когда выступал Фурер, то Орджоникидзе с места спросил:
— Два года назад Изотов в «Правде» справедливо выстегал лодырей, прогульщиков. Срок достаточный, чтобы на всех шахтах порядок навести, а вы опять о недостатках, встречные просьбы выдвигаете.
— Без самокритики мы вперед не продвинемся, товарищ Серго, — смело возразил Фурер. — Хвастаться легче, с три короба успехов могу поднести. А о Горловке скажу с гордостью: жители открывают заново для себя город, Первого мая сносим последние землянки в Пекине — так прозвали этот поселок. Убогие конуры из старых ящиков и досок.
— Почему Пекин? — поинтересовался нарком.
— Так это солдаты после русско-японской войны его так нарекли, когда вернулись. Насмотрелись, как живут китайские кули… Мы безжалостно сносим землянки, свинарники в городе, разбиваем скверы, бульвары, газоны. Год назад уже первый трамвай пустили. В этом году закончим четыре школы-десятилетки, две больницы, торговый пассаж, летний театр на три тысячи зрителей в парке…
— Хвастаешься, товарищ Фурер, — не выдержал Орджоникидзе. — Справитесь?..
— Сами меня вынудили, товарищ Серго, — под дружный смех и аплодисменты в зале ответил секретарь райкома. — Еще заканчиваем два завода — молочный и безалкогольных напитков…
— Все, положил на обе лопатки, — поднял руки Орджоникидзе. — Молодцы, горловчане!..
После совещания нарком попросил остаться нескольких человек, в том числе и Изотова, о котором слышал давно, знал, что именно он, рядовой горняк, подал идею коллективу горловской шахты № 1 выступить инициатором союзного соревнования угольных предприятий страны.
— Вот ты какой, Никита Изотов, — пожимая ему широкую ладонь, тепло сказал Орджоникидзе. — Правофланговый, иначе не назовешь.
— Вообще-то я Никифор, товарищ Серго…
— Почему Никифор? — удивился нарком.
— Родители так нарекли, — заулыбался Изотов. — А по газете вышло Никита. Два года назад мое поздравление Горькому в газете пропечатали. «Мастеру литературы от мастеров забоя» — процитировал он, — и подписали «Забойщик Никита Изотов», чтоб им мышь за пазуху…
— Славное имя Никита, — отозвался Орджоникидзе. — Помнишь, как сказочного богатыря звали? Добрыня Никитич!..
— Да я и сам уже привык, — согласился Изотов. — Письма да телеграммы в Горловку шлют — Никите Изотову. Жена даже рада, она меня Никишей зовет. «Вот, — говорит, — по-моему и вышло».