связанные с ментальностью немецких эмигрантов, шан-
225
сами и границами их интеграции в советскую повседневность. Пока мало что можно сказать о линии
поведения людей, оказавшихся на Лубянке, их борьбе с неправедным следствием, взаимовыручке и от-
торжении в рамках «тюремного сообщества». Здесь необходимо привлечение новых источников, многие из
которых до сих пор погребены в ведомственных архивах.
В то же время еще далеко не полностью «допрошены» архивно-следственные дела, являющиеся весьма
специфическим источником и требующие выработки особой методики своего анализа. Они могли бы многое
рассказать не только о жертвах большого террора, но и о нюансах эпохи, в которой жили эти люди.
Завершение работы над текстом привело к появлению чувства легкой неудовлетворенности сделанным, хотя
это и является нормальным состоянием авторской души. Хочется вновь вернуться в архив и пролистать
каждое из дел, чтобы взглянуть на него по-иному, задать правильные вопросы, проникнуть в невысказанный
контекст. Но оставлю данное занятие тем, кто пойдет вслед за мной и дальше меня, лелея надежду, что им, прочитавшим эту книгу, будет немного легче.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СУДЬБЫ ЛЮДСКИЕ Ганс Лаке: ЭКСКУРСИЯ В ГУЛАГ
Скромный берлинский коммивояжер Ганс Лаке, прибывший в Москву в качестве туриста 22 сентября 1937
г., конечно, не мог знать, что как раз в эти дни в столице проходят массовые аресты немецких подданных.
Тур, купленный им в агентстве «Интурист», подразумевал знакомство с жемчужинами Советского Союза —
Ленинградом, Киевом, Одессой. Лаке рассчитывал, что будет жить в самом шикарном отеле Москвы —
«Национале» — и даже оставил своим друзьям его адрес для переписки. Однако немецкого туриста,
поскольку денег у него хватило только на «путешествие третьего класса», поселили в более дешевой
гостинице «Новомосковской» напротив Кремля, на улице Балчуг.
Однако и там сервис был на высшем уровне — советской стране нужна была валюта, а поток интуристов в
предвоенные годы сокращался с каждым годом. Каждого из них буквально носили на руках. На обложке
своего туристского ваучера Лаке записал меню запомнившегося ему обеда: «1. Суп-пюре из дичи. 2. Язык в
мадере с картофельным пюре. 3. Яблоки дюбари».
Записал по-русски, так как к поездке готовился загодя и интенсивно изучал русский язык. Немецкому
туристу нравились не только изысканные блюда. Он был в восторге от посещения колхоза «Путь Ильича»,
находившегося в паре десятков километров к северу от советской столицы — обильное угощение, тучные
нивы и довольные крестьяне так не соответствовали стереотипам нищей и запуганной России, которые
тиражировала нацистская пресса!
Образы цветущей страны, которая ударными темпами строила социализм, проплывали за окном
интуристовского автобуса и контрастировали с грустными мыслями, одолевавшими Лакса. У себя на родине
его, еврея, ждал неминуемый арест. Согласно Нюрнбергским расовым законам связь с арийской девушкой, о
которой бдительные соседи уже донесли в гестапо, являлась уголовным пре
227
ступлением. Приезд в СССР был не чем иным, как бегством от неминуемой судьбы.
Уже в Москве Лаке получил от своего друга почтовую открытку, в которой, как он сам позже признавал на
следствии, содержалась зашифрованная фраза — к нему домой приходили из полиции. Это стало последней
каплей для того, чтобы принять решение — я остаюсь здесь, в Советском Союзе, на родине всех трудящихся, независимо от их национальности и вероисповедания.
Сказано — сделано. Однако здесь в Москве все оказалось не так просто, как выглядело на первый взгляд.
Лаке начал с посещения редакций журналов и газет, издававшихся в столице на немецком языке — благо их
можно было взять прямо в холле гостиницы. Нетрудно себе представить, какой шок вызывали у их
сотрудников вопросы наивного иностранца! Первый визит был нанесен в журнал «Дас Ворт», оттуда Лакса
направили в Бюро по работе с иностранцами при ВЦСПС. Придя во Дворец труда, он толком не смог
объяснить свои намерения, но понял, что Инобюро только что расформировали. Произошла очевидная
путаница. На самом деле летом 1937 г. был распущен аналог Коминтерна — Красный Интернационал
профсоюзов, но что не придумаешь, чтобы отделаться от назойливого и весьма подозрительного немца.
Лаке не сдавался. На следующий день он отправился в редакцию «Центральной немецкой газеты» и
продолжил свои расспросы. В конце концов его направили по правильному адресу — в районный отдел
НКВД, а оттуда — в Отдел виз и регистрации московской милиции. Там поход по бюрократическим
инстанциям получил свое печальное завершение — выглядевшему слишком шикарно иностранцу было
объявлено, что Советский Союз не предоставляет политического убежища буржуям.
Тем временем закончился и срок пребывания в Москве, предусмотренный туром, и деньги, которые ушли на
оплату трех дополнительных ночевок в гостинице. Истекал и срок действия советской визы, которая стояла в
германском паспорте. Неизвестно, читал ли наш герой о пешем походе, который предпринял Лев Толстой
накануне своей смерти, но он решился на отчаянный шаг. Без рублей и документов, без карты местности и
запаса продуктов, почти без знания русского языка он пошел пешком по России.
Именно так — пошел по России, в надежде на то, что по пути найдутся добрые люди, которые приютят,
накормят, дадут работу. Единственное место, с которым Лаке хоть как-то мог связать свое советское
будущее, был колхоз «Путь Ильича». Он точно помнил, что к нему они добирались по Ярославскому шоссе.
Вот по этому шоссе,
228
ведущему точно на север, и отправился изгой Третьего рейха. Утром 29 сентября он сдал свои вещи в камеру
хранения гостиницы, захватил с собой портфель с блокнотом и словарями — и был таков.
Первый день и первая ночь не принесли с собой особых приключений. Выйдя за пределы Москвы, Лаке
решил идти не по дороге, а полями, держа направление на север. Переночевав в стогу сена, он двинулся
дальше, решив, что если уж не найдет заветного колхоза, то рано или поздно упрется в Волгу, а там
находится большой город, названный в честь «всесоюзного старосты» Михаила Калинина — в месте с таким
добрым названием ему наверняка не откажут в помощи.
В конечном счете Лаке оказался невольной жертвой индустриализации Советского Союза — не первой и не
последней. На его пути раскинулось огромное водохранилище, входившее в систему канала Москва-Волга,
только что открытого для судоходства. Оказавшись на берегу рукотворного моря, наш герой решил не
отказываться от избранного направления, а найти пути переправы. Он добрался до ближайшей пристани и на
ломаном русском языке рассказал, куда и зачем идет. В очередной раз на свет было извлечено изложение
сути дела, которое немец тщательно подготовил и записал на листке из гостиничного блокнота. Вот оно:
«Я хочу передавать меня русская милиция, так как я немец не хочу возвращаться в Германию. Я еврей и был
знаком с нееврейским девушкой. Кто-нибудь хотел доносить милиция. Поэтому мне невозможно было
проживать дома последние дни в Берлине, так как я боялся, что полиция немецкая идет арестовать меня. Ну
я не слышал ничего из Берлина и думал, что все в порядке и хотел возвращаться, когда я нашел почтовую
карточку моего друга, что милиция была дома и хотела арестовать меня. Я употребляю все усилия быть
благодарным для этого радушия».
В свою очередь, сердобольные старушки на пристани начертали на том же листке пару слов, соревнуясь с
неожиданным собеседником в грамотности: «Параход идет до самого Пирогов посатка в 5 часов». Но Лаке
решил не ждать до вечера. Он вновь пошел по берегу, решив обойти Пестовское водохранилище, и вскоре