посуда
перетенькивала.
Ах, да—
у нас открытие клуба!
Мы едем в Переделкино!
Налез в автобус институт.
Вокруг дымят солидно.
Сижу, молчу.
Ты тоже тут,
но мне тебя не видно.
О чем ты думаешь,
о ком?
Что на твоем лице?
Сидим с тобою —
ты в одном,
а я
в другом конце.
Злят
пристающие девчата,
чужие спины злят.
Соломенная шляпа чья-то
вдвинулась
в мой взгляд.
Глазами смутными,
безмолвными
среди голов,
газет,
плеч ей,
портфелей,
папок с молниями
ищу просвет.
И вот лицо мелькнуло бледное.
По мне,
скользя,
прошли,
тревожные и медленные,
твои глаза.
Вот блузка с поясом цветным,
вот нитка бус...
И — чьи-то руки вдруг!
По ним
двинулся
арбуз.
Ты снова
за живой стеной.
Что там сейчас ты делаешь?
Смеешься, может, надо мной
среди довольных девушек?
Поездку, может быть, коришь
за то, что здесь так душно,
о кинофильмах говоришь
подругам равнодушно.
А может быть,
в кругу подруг,
не думая про это,
среди голов,
портфелей,
рук
ты тоже
ждешь просвета?
1955
* * *
Стихотворенье
надел я на ветку.
Бьется оно,
не дается ветру.
Просишь:
— Сними его,
не шути. —
Люди идут.
Глядят с удивленьем.
Дерево
машет
стихотвореньем.
Спорить не надо.
Надо идти.
Ты ведь не помнишь его...
— Это правда,
Но я напишу тебе новое завтра.
Стоит бояться таких пустяков!
Стихотворенье для ветки не тяжесть.
Я напишу тебе сколько ты скажешь.
69
Сколько деревьев —
столько стихов!—
Как же с тобою дальше мы будем?
Может быть, это мы скоро забудем?
Нет,
если плохо нам станет в пути,
вспомним,
что где-то,
полно озареньем,
дерево
машет
стихотвореньем,
и улыбнемся:
— Надо идти.
1955
* * *
Пришло без спросу.
С толку сбило.
Захолонуло.
Налегло.
Как не похоже все, что было,
И даже то, что быть могло!
Я до беспомощности нежен
в рассветном сумраке лесном
перед прекрасным побледневшим
полузакинутым лицом.
Меня шатает все сильнее,
то в жар бросая,
то знобя.
Припав ко мне,
рукой моею
счастливо гладишь ты себя.
Но я,
неловко обнимая,
боюсь и слова одного.
Я ничего не понимаю
и не умею ничего.
71
И всем, чем радуешь и мучишь,
чему названья не найду,
меня в любви ходить ты учишь,
а я боюсь, что упаду.
1954
* * *
Что ты плачешь?
У старого вяза
мы укрылись от сизой грозы,
и сияют в тумане два глаза,
словно две пребольшие слезы.
За домами гудят паровозы,
паровозы гудят о любви,
и не плачут,
не сетуют слезы —
улыбаются слезы твои...
1956
73
Б. Ахмадулиной.
Со мною вот что происходит —
ко мне мой старый друг не ходит,
а ходят в мелкой суете
разнообразные не те...
И он
не с теми
ходит где-то
и тоже понимает это,
и наш раздор необъясним,
и оба мучаемся с ним...
Со мною вот что происходит —
совсем не та ко мне приходит,
мне руки на плечи кладет
и у другой меня крадет.
А той—
скажите, бога ради, —
кому на плечи руки класть?!
Та, у которой я украден,
в отместку тоже станет красть.
74
Не сразу этим же ответит,
а будет жить с собой в борьбе
и неосознанно наметит
кого-то дальнего себе...
О, сколько нервных и недужных,
ненужных связей,
дружб ненужных
Во мне уже осатаненность!..
О кто-нибудь,
приди,
нарушь
чужих людей соединенность
и разобщенность близких душ!
1957
* * *
Я оттуда,
где снег.
Гак и валит он валом!
Вот чудак человек,
ты еще не вставала!
Как сугробы чисты! '
Сколько хруста и света!
Что за странная ты —
ты зашторила это.
В твоей комнате тишь.
Приглашаешь садиться.
— Наследил,—
говоришь.
будет мама сердиться.
Что шумишь?
И чего
нападаешь на шторы?
Выпал снег —
так его
не видала я.
что ли?
Что так смотришь?
Бледна?
Некрасивая стала?
Я, наверно, больна
или просто устала...
Посидел бы со мной.
Вон
промокли ботинки...
Ты какой-то шальной,
и подумать —
снежинки...
Хватит их на мой век,
и не мыта посуда... —
Я оттуда, где снег,
Ну, а ты-то
откуда?
1954
* * *
Ах, июлустанок молодой!
Тайга у самой линии,
и над болотною водой
светящиеся лилии.
От мошкары во рту горчит,