В литературоведческих текстах Офелия никогда не становилась центром исследования, о ней обычно упоминается вскользь и в несколько пренебрежительном контексте: действует лишь подчиняясь желаниям своего отца, безвольная, бледная и неинтересная. Конечно, будь Офелия раскованна и дерзка, соблазняй она всех по ходу действия, включая отца и брата, многие читатели и зрители с удовольствем следили бы за такой «интересной» героиней. Немного перчика образу персонажа добавляет лишь Анненский.
Непосредственное обаяние Офелии Гамлет хотел бы свести к… ужасу, и чтобы он один, безумный зритель, мог созерцать из своей потаенной ложи, как в полутемной палате полоумный пасынок короля в компании убийц и мазуриков, шутов, сводней и нищих лицедеев устроил себе кресло из точеных ног фрейлины, которая, пожалуй, и сама не прочь видеть его так близко от своего белого платья.
Намек на разврат, не на любовь. Похоть и эгоизм демонстрирует Гамлет, и критик смог уловить этот закамуфлированный посыл в сцене перед спектаклем, когда Гамлет ложится у ног Офелии, демонстрируя всему двору некие интимные отношения, дискредитируя ее в глазах общества… Ну кто будет сомневаться, что она была не только его возлюбленной, но и любовницей? И, значит, не найти ей приличного мужа, не снискать уважения людей. В лучшем случае, ее судьба — монастырь.
О чем бы они в этой сцене не говорили, все равно, Офелия знает, что каждый их шаг и жест служит предметом пересудов, и надо отдать ей должное, она ничем не выдает ту боль, которую ей причиняет Гамлет и поведением, и словами. Не эта ли выдержка в конечном счете и привела к настоящему безумию? Мы знаем, что нельзя долго «ходить по жердочке» социальных требований и традиций, психика ломается при постоянном давлении норм и условностей общества.
Первые детские воспоминания о ней, об Офелии — из советского фильма Козинцева, именно та сцена, где на нее надевают стальной панцирь корсета, затягивая в траур. Складывается ощущение, что именно положенные традицией «доспех» и головное покрывало сводят девушку с ума. И, по контрасту, погрузившись в безумие, она предстает в совершенно белой, длинной рубашке, прикрытая плащом солдата: с беззащитной, чистой и наконец абсолютно свободной от социальных оков душой… Но и это не устраивает Гамлета.
Офелия погибла для Гамлета не оттого, что она безвольная дочь старого шута, не оттого даже, что она живность, которую тот хотел бы продать подороже, а оттого, что брак вообще не может быть прекрасен и что благородная красота девушки должна умирать одинокая, под черным вуалем и при тающем воске церковной свечи.
Офелия появляется во многих сценах пьесы и по праву является важным действующем лицом разыгравшейся трагедии, но пафосные и аффектированные псевдострадания принца, лишившего себя и любви, и матери, и трона, затеняют облик его бывшей возлюбленной. Ее чувства искренние, глубокие и настоящие, и поэтому незаметны на фоне разыгрываемого пышного театрального действа.
Впервые мы встречаемся с ней, в сцене беседы с братом. Перед нами предстает веселая и умная девушка, достаточно острая на язык, ничем не напоминающая загнанный безвольный объект литературоведческих изысканий. Офелия деликатно осаживает Лаэрта, выражающего глубокую озабоченность ее отношениями с Гамлетом:
Но, может быть, она такая только с братом? Вот Лаэрт уходит — и перед нами почтительная дочь. Другой вопрос: почему почтительная? Да, она со смирением внимает поучениям отца и разумно, с достоинством, отвечает на его вопросы, но разговор заканчивает вполне в рамках существующих правил и обычаев.
Девушка называет отца господином, переводя диалог из русла семейных отношений в плоскость социальных иерархий. В описываемую Шекспиром эпоху, родители обладали абсолютной властью над детьми, а мужчины — над женщинами. Офелия вдвойне зависима от Полония: как ребенок и как женщина — он властен над ее жизнью и судьбой. Кто способен в такой ситуации открыто противостоять? Мы видим, что отец запретил ей видеться с возлюбленным, она вынуждена подчиниться… Не в этом ли первом крушении надежд на счастье начало будущей болезни?