В начале 1990 года вирус Марбург Вариант U был готов к приемке, ждали только приказа из министерства.
Оказалось, что культивировать вирус Эбола куда сложнее, чем Марбург. Нашим ученым никак не удавалось достичь необходимой концентрации. Но к концу 1990 года эта проблема была наконец решена. Мы были в двух шагах от создания еще одного вида оружия — на базе вируса Эбола. А в Загорске ученые заканчивали работу над вирусом лихорадки Ласса и обезьяньей оспы.
ТАЙНЫ И ЛОЖЬ
11
ИНСТИТУТ ОСОБО ЧИСТЫХ БИОПРЕПАРАТОВ
ЛЕНИНГРАД
1989 ГОД
Был конец октября 1989 года, понедельник, раннее утро. Заглянув в кабинет, секретарь доложила:
— Звонит Николай Фролов. Говорит, что должен немедленно поговорить с вами!
Отодвинув в сторону документы, громоздившиеся на столе, я вздохнул — больше всего на свете мне хотелось прямо сейчас, уронив голову на стол, хоть часок поспать. С момента смерти Устинова и до конца испытаний Варианта U ни у кого из нас не было ни минуты свободного времени. Тем более что на следующий день в Протвино должно было состояться совещание, на котором обязаны были присутствовать более ста руководителей и старших ученых подведомственных предприятий. Я не горел желанием попасть туда. Что я мог сказать присутствующим? Ничего утешительного, ведь мы отставали от графика практически по всем проектам.
Каждому руководителю была отправлена срочная шифрограмма, в которой указывалось место и время проведения совещания. Все утро я спешно решал кое-какие оперативные вопросы, сыпавшиеся на меня со всех сторон, пришлось собрать волю в кулак и полностью сконцентрироваться.
Фролов был заместителем директора Ленинградского института особо чистых биопрепаратов — одного из наших важнейших научно-исследовательских предприятий. Директором института был Владимир Пасечник — видный ученый.
Я взял трубку.
— У нас проблема, — сказал Фролов. От едва скрываемого волнения голос его дрожал.
— Да какие там могут быть проблемы? — я постарался, чтобы голос мой звучал помягче.
— Пасечник не приехал.
— Пасечник не приехал? Хотите сказать, не приехал в Протвино? Не волнуйтесь вы так. Ничего не случится, если он немного опоздает.
— Да нет же, нет! — теперь Фролов уже почти кричал в трубку. — Я хочу сказать, Пасечник не вернулся из Франции!
— Из Франции?! А что он там делает? — я чуть было не рассмеялся, решив, что это шутка.
— Так ведь вы сами отправили его туда! Вы дали ему разрешение на поездку!
И тут я все вспомнил! Полгода назад, когда я был в командировке в Ленинграде, Пасечник сообщил мне, что получил приглашение от одного из крупнейших производителей фармацевтического оборудования, француза. Он приглашал посетить его производство в Париже.
— Было бы интересно посмотреть новую линию по производству ферментаторов, — сказал Пасечник.
— В самом деле, почему бы и не съездить? — согласился я. — Да и в Париже побывать тоже неплохо, верно? А то вы совсем заработались.
Пару месяцев назад он позвонил мне, чтобы напомнить о нашем разговоре. Честно говоря, я немного удивился. Мне казалось, что он уже давно уехал.
— Слишком занят был, — поспешно объяснил он. — А сейчас звоню, чтобы просто убедиться, что вы не против моей поездки.
Этот разговор состоялся в сентябре. Потом я о Пасечнике ничего не слышал и решил, что он съездил в Париж и давным-давно вернулся в Ленинград.
— В конце концов можете объяснить толком, что там у вас происходит?! — спросил я, изо всех сил стараясь держать себя в руках и говорить спокойно.
Фролов, захлебываясь словами, начал рассказывать. Казалось, он сам до конца не верил в то, что это произошло на самом деле.
Неделю назад вместе с еще одним сотрудником института Пасечник вылетел во Францию. Все намеченные им встречи прошли чудесно, потом он позвонил в институт и рассказал, как великолепно он проводит время. В это время в Ленинград пришла вышеупомянутая шифрограмма о совещании в Протвино. Фролов позвонил в Париж, чтобы сообщить об этом Пасечнику и его коллеге.
— Они оба жили в каком-то тихом отеле за городом, — продолжал Фролов. — Билеты были забронированы на субботу. Но, узнав о шифрограмме, Пасечник пообещал, что возьмет билет на более ранний рейс, на пятницу, так как хочет подготовиться к совещанию. И добавил, что его коллега останется тут еще на один день и улетит, как они и планировали, в субботу.
Войдя рано утром в пятницу в номер, его коллега увидел, что Пасечник в одежде лежит на кровати. Его вид говорил о том, что он всю ночь не сомкнул глаз. По полу валялись окурки, а ведь Пасечник не курил. Сотрудник стоял в нерешительности.
— Владимир Артемович, — сказал он, опомнившись, — поторопитесь, а то опоздаете на самолет!
— Спасибо, — как-то вяло пробормотал Пасечник, вставая с кровати. Он был явно не в себе.
Подойдя к своему коллеге, Пасечник вдруг крепко обнял его и сказал «прощай» вместо обычного в таких случаях «до свидания», что выглядело несколько странно. На следующий день сотрудник улетел в Москву. В аэропорту он наткнулся на жену Пасечника, встречавшую мужа.
— А что вы здесь делаете? — удивленно спросил он.
Женщина спокойно сказала, что ждет Владимира. В воскресенье они вместе встречали следующий рейс из Парижа, но Пасечника среди пассажиров не было.
— Поэтому я решил позвонить вам, — закончил свой рассказ Фролов.
Я слушал его и чувствовал, как комок подкатывает к горлу. У меня засосало под ложечкой. Было только два объяснения: либо с Пасечником что-то случилось, либо он решил не возвращаться в Союз.
Я мысленно вернулся к нашей последней встрече в Ленинграде. Тогда мы многое обсудили. День был на редкость тяжелым. Поздно вечером Пасечник отвез меня на вокзал: я рассчитывал успеть на последний поезд и вернуться в Москву. Выглядел он плохо и был чем-то расстроен. Не выдержав, я поинтересовался, что случилось. Конечно, задавать такой вопрос было довольно бестактно. Он — известный ученый, да еще старше меня почти на двадцать лет. К тому же Пасечник всегда держался довольно отчужденно. Я заволновался, как бы он не обиделся.
— Канатжан, — вдруг спросил он, с грустью глядя на меня, — я могу быть с тобой откровенным?
— Конечно.
— Видишь ли, в чем дело… Мне ведь пятьдесят один год, а у меня такое странное чувство… Даже не знаю, успею ли я сделать все, что хотел. А мне со всех сторон твердят, что скоро на пенсию.
Я понял, о чем он говорит: ведь для работающих в нашей отрасли пятьдесят пять лет — это время идти на пенсию. Я дружески похлопал его по плечу.
— Ей-богу, не знаю, что вы так волнуетесь? — весело сказал я и рассмеялся. — Четыре года — долгий срок! Может впереди самые лучшие годы!
Улыбка у Пасечника вышла какой-то печальной, мы попрощались, и я заторопился к поезду.
Если бы я мог тогда предположить, чем обернется эта командировка Пасечника не только для меня, но и для всего «Биопрепарата», то, несмотря на свою занятость, сопоставил бы многие факты: и наш разговор на вокзале; и то, что он так долго откладывал поездку в Париж; и многое другое. Но не принято у нас забивать себе голову чужими проблемами. Теперь случившееся могло многое изменить.
Ленинградский институт особо чистых биопрепаратов со времени своего основания в начале 70-х годов сразу стал ключевым звеном в нашей программе. Пасечник был талантливым управленцем. Под его руководством в институте было разработано много новейших технологий для оборонной промышленности. Таких, например, как создание мельниц, в которых использовались мощные потоки сжатого воздуха, превращавшие смесь бактерий и вирусов в мельчайший порошок. Насколько нам было известно, подобного устройства в мире не существовало. Предполагалось заменить ими тяжелые шаровые мельницы, десятилетиями использовавшиеся на предприятиях Министерства обороны.
Были также достигнуты значительные успехи в таких технологических процессах, как высушивание и микрокапсулирование: вещества покрывались полимерным составом и превращались в капсулы. Это способствовало более длительному хранению и предохраняло от воздействия ультрафиолетовых лучей. Так как в городской зоне было строжайше запрещено работать с болезнетворными микроорганизмами, институт занимался разработкой новейшего оборудования.