И когда мне теперь неуютно,
И какая-то горечь подспудно
Лезет горлом, сжимает виски,
Глядя в теплую темень ночную.
Тихо-тихо сквозь зубы шепчу я:
— Милый дедушкин дом, помоги!
Помоги мне. Неужто напрасно?
Или чем-нибудь веку опасна
Родниковая ранняя рань?
Дай мне силы раздвинуть плечи,
Слово вымолвить по-человечьи.
Первородною свежестью грянь!
Опора
Когда сквозь звездный мир, натужась.
Мы прорываемся подчас.
Пространственный и честный ужас.
Как в детстве, настигает нас.
Куда втекает эта млечность?
Что за созвездием Стрельца?
Где бесконечности конечность?
Что за конечностью конца?
Но беспредельные просторы
Рождают беспредельный страх.
И, как слепец рукой опоры.
Опоры ищем в небесах.
Тогда духовное здоровье
Всевышний возвращает нам.
Вселенная — его гнездовье,
В огнях далеких мощный храм!
И бездна не грозит, ощерясь,
И нам не страшно ничего.
Он так велик, что даже ересь
Живет под куполом его.
Дом бога высится над нами.
Мы в краткой радости земной
Защищены его стенами
От бесконечности дурной.
Баллада об отречении Джордано
А.Х.
Отрекаюсь, господи Иисусе,
Отрекаюсь, хмурый Магомет.
С разумом, как с дьяволом, в союзе
Утверждаю: благодати нет.
Нет в Иерусалиме Иордана,
Есть обыкновенная река.
Неаполитанец, я, Джордано,
Утверждаю: истина горька.
Если видишь все с небесной кручи.
Если ты придумал забытье
Здесь в груди Джордано, всемогущий.
Что тебе неверие мое?!
Я ли прочертил железом веху?
Я ли озарил кострами век?
Ты помочь не можешь человеку.
Как тебе поможет человек?
Верующих веру не нарушу.
Но и раб, что входит в божий храм.
Темное сомненье прячет в душу.
Верует с грехами пополам.
Потому что страшно человеку.
Думает живое существо.
Звездную оглядывая реку:
Неужели нету ничего?..
Отрекаюсь! Будут вечно трусы
Взорами глотать пустую синь.
Отрекаюсь, господи Иисусе.
Совесть мне ответствует: «Аминь».
И неверие, огромное, как вера.
Передам я брату своему,
Потому что совесть — это мера.
Большего не надо никому.
Но, сойдя с заоблачных кочевий.
Самодержца сдерживая тик.
Ты воскликнешь, господи, во гневе:
«На костер, — прикажешь, — еретик!»
Что же я отвечу? Был я молод.
Занималось утро в серебре.
Но за твой пронизывавший холод
Я готов согреться на костре.
Знаю, у огня столпится оголь.
Руки греть и бормотать: «Иисус…»
«Господи, на одного не много ль?» —
Я подумаю и с дымом вознесусь.
Снова раб возьмется за тележку,
Но, преданье смутное храня.
Юноша подымет головешку
И прикурит молча от огня…
Девушка с велосипедом
О девчонка в красной майке.
Душу не трави!
Подмосковная лужайка
Посреди Москвы.
Прислонясь к велосипеду.
Молча ты стоишь
У Московского Совета,
У цветных афиш.
В красной майке, в черных брюках
Молча ты стоишь
Юной вестницею юга…
Каплет с крыш…
И нахлынула такая
Вдруг печаль.
Неподатливо-тугая,
Как педаль.
Отливают лак и никель
Новизной.
Может, нужен тебе ниппель
Запасной?
Юность с кислыми дарами:
Хлеб, война, кизил.
Я любимую на раме.
Понимаешь, не возил!
Но вопросы безответны
У жар-птиц.
У колес велосипедных
Много спиц.
В майской майке, огневая.
На седло
Ты садишься, понимаю.
Не назло.