— Это яйца ваши так пахнут.
— Рубашка.
— Яйца.
— Рубашка.
— Яйца.
— Рубашка.
— Яйца!
Они гарцевали друг перед другом, как сохатые в брачный период, примеряющиеся, как бы побольнее ударить рогами соперника.
— Умоляю вас, перестаньте! — У меня больше не было сил. Было всего лишь утро, но у меня уже не осталось никаких сил от этой семейной жизни! — Хотите, я сам почищу вам яйца Генри… Вла… ма… па…
— Я хочу, чтобы Трясунесчастье достала мне соль с верхней полки.
Элка открыла рот, но не успела ответить. Ее перебил звонок в дверь. Я поплелся открывать, проклиная тот день, когда согласился провести это лето у моря.
— А поворотись-ка, сынку! — гаркнул хорошо знакомый голос, едва я открыл дверь. На пороге стоял дочерна загорелый Сазон в широких шортах, майке и темных очках. Он улыбался во всю свою белозубую пасть. В отличие от слуха, зубы у него были отменные. — Здорово, сынку! Женился? Не передумал?!
Я за сухие сильные плечи притянул Сазона к себе и поцеловал в лысоватый затылок. И только тут заметил, что он не один. Ну, Мальцев, его давний друг и «оруженосец» меня нисколько не удивил — он везде таскался за дедом, считался его компаньоном по бизнесу и верным соратником во всех начинаниях. Но кроме Мальцева на площадке стояла баба. Нет, вру, не баба, а женщина, определенно, роскошная женщина, — в ней было килограммов сто пятьдесят веса, пятьдесят из которых приходилось на грудь. У нее была корона густых темных волос, черные очи, алые губы и, судя по всему, кроткий нрав, потому что она застенчиво улыбалась и смотрела слегка исподлобья.
Я отступил в темноту коридора, дед ввалился за мной, следом зашли Мальцев и знойная спутница.
— Эх, жалко, на свадьбе не погулял! — заорал Сазон. Он всегда громко орал, потому что почти ничего не слышал, а слуховой аппарат одевал только для деловых переговоров с партнерами по бизнесу. — Ну ничего, наверстаем! Ты, сынку, меня потерял?
— Я в курсе, что у тебя были сложности с сексом! — крикнул ему я, включил в коридоре свет и украдкой взглянул на женщину, в присутствии которой наш полногабаритный коридор показался тесным. При ярком свете она оказалась совсем молодой, нет — совсем юной. Наверное, ей было лет двадцать, или девятнадцать, но скорее всего — восемнадцать. Во всяком случае, я очень надеюсь, что ей уже есть восемнадцать лет.
— У нас были сложности с рейсом, — разуваясь, устало поправил меня Мальцев.
— С сексом, — уперся я.
— С рейсом, — настаивал Мальцев.
— С сексом.
— С рейсом.
Дед замотал головой, переводя взгляд то на Мальцева, то на меня — он не слышал ни слова.
— С сексом! — Наш разговор набирал ту же динамику, что и утренний диалог Элки с маман. — Может, у тебя, Елизар и были трудности с рейсом, а у Сазона они были с сексом.
— С рейсом, — терпеливо повторил Мальцев. — Самолет задержали в Мадриде почти на сутки по техническим причинам. Сазон же посылал вам эсэмэски!
— Да, он писал «секс задерживается».
— Рейс! — Мальцев снял соломенную широкополую шляпу и стал критически рассматривать себя в зеркале.
— Секс! — теряя терпение, я не очень воспитанно указал пальцем на пышную грудь девушки.
— А какой марки телефон у Сазона? — вдруг подала голос из кухни маман.
— «Сименс»! — охотно ответил ей Мальцев.
— Тогда все понятно, — прокричала маман. — В этих «Сименсах» есть функция Т9 — автоматический набор текста. Чтобы долго не набивать текст, эта функция подставляет нужное слово из памяти телефона. В словах «секс» и «рейс» порядок набора клавиш совпадает, а поскольку «секс» употребляется чаще, то и выскакивает на дисплей первым именно это слово! Старый прикол! Об этом все уже давно знают!
— Все — это вы, Генриетта Владимировна? — любезно осведомилась Беда.
— Хлопцы! — заорал дед. — Хватит меню обсуждать! Стройся! Равнение направо! На кухню шагом марш!
Мы гуськом потянулись на кухню.
На кухне Элка почему-то все-таки чистила перепелиные яйца. Маман колдовала над туркой — картина была практически идиллической.
— Элка! Ты что, разоряешь воробьиные гнезда?! — завопил дед. — Генка! А ты все же приехала! Молодец! Пора, наконец, познакомиться с сыном, он практически вырос, не орет по ночам и не марает пеленки! — Дед звонко хлопнул маман по заднице. Она вздрогнула и пролила кофе на газ. Синее пламя с прощальным шипением погасло.
— Не смей называть меня Генкой! — возмутилась маман и специальной зажигалкой наладила пламя.
— Что?!! — заорал дед. — Говори громче, не щелкай клювом как полудохлая утка!
— Ну, нисколечки не изменился, — вполне мирно себе под нос констатировала маман. — А сколько воды утекло!
Дородная девушка смущенно присела на краешек стула и с интересом стала смотреть, как Элка чистит мелкие яйца.
Мальцев смахнул невидимую пыль с диванчика, сел и, вальяжно закинув ногу на ногу, откинул небрежно со лба непослушную прядь.
Елизар Мальцев, в прошлом поэт и прозаик, теперь с головой ушел в новое дело — он начал маслом писать картины. В основном это были морские пейзажи. Вернее, — это были одни только морские пейзажи. В нашей квартире она висели на каждом шагу — одинаковые синие квадраты с небанальными названиями: «Изнывающее море», «Разочарованное море», «Влюбленное море», «Разъяренное море», «Сытое море», «Голодное море» и даже «Поддатое море».
Елизар штамповал свои шедевры десятками, сотнями, называл себя «маринистом», носил яркие шейные платки, льняные костюмы, седую кудрявую шевелюру — слыл, одним словом, творческой личностью и, несмотря на занятость в Сазоновом бизнесе, всегда находил время постоять с мольбертом у моря с задумчивым прищуром и с занесенной для очередного мазка кистью. Елизар умудрялся «выставляться» со своими «синими квадратами» в местных Домах культуры, а однажды Сазон даже откупил ему на неделю зал в городской картинной галерее. Выставка называлась «Мат Айвазовскому» и, как ни странно, собрала кое-какие сборы.
— Элка, будешь лопать воробьиные яйца, так и останешься стиральной доской! — закричал дед. — Эй, Кармен, доставай из сумки жратву!
Девушка подскочила, открыла баул и стала метать на стол какие-то объемные свертки.
— Кстати, дамочки и господа, разрешите представить вам Кармен! — провозгласил Сазон. — Это типа моя невеста. Вполне возможно, что я женюсь на ней. Она испанка и ни бум-бум по-русски!
— Ни бум-бум! — подтвердила Кармен, сверкнув исподлобья черными очами.
— Вообще-то, ее зовут Долорес, — вмешался Мальцев, — но Сазон всех испанок зовет Кармен. Долорес знает только одну русскую фразу: «Хорошо, господин».
— Хорошо, господин, — повторила Кармен и широко улыбнулась.
— Ну и дела, — развел я руками.
Утро еще только набирало силу.
— Деточка, бросьте вы эти чертовы яйца. Лучше достаньте во-он с той полочки кофейные чашки.
— Кофеин, Генриетта Владимировна, гораздо пагубнее влияет на организм, чем холестерин. Особенно если в нем вдруг заведутся раковые клетки.
— А что, в вашем организме завелись эти клетки?
— Ни бум-бум! — широко улыбалась Кармен, разворачивая свертки и извлекая из них пластиковые упаковки с салатами, нормальные яйца и даже огромную копченую курицу.
— Господи, в Испании такое неземное Средиземное море, — мечтательно простонал Мальцев с дивана.
— Что?! Говорите громче! У вас, что батарейки сели?!! — орал дед.
— Хорошо, господин! — начала раскланиваться Кармен.
— А почему вам не дает покоя мой прекрасный организм, Генриетта Владимировна? Потому что он молод, красив и неглуп?
— Вовсе нет, деточка. Просто у вас явный дефицит веса. Это нехорошо.
— Для кого нехорошо, Генриетта Владимировна?
— Для вашей красоты и ума, деточка!
— Генка, ты никак третируешь Элку?! — дошло наконец до Сазона. — Отставить!!!
— Не смей называть меня Генкой!
— Ни бум-бум! — Кармен жестом пригласила всех нас к столу.