Сейчас я хочу, вспоминая, не преследуя особенного порядка, записать то, что сохранилось в моей памяти, попробовать придать форму моему прошлому и тому времени, утерянному, которое никогда больше не повторится.
Барашек
Как-то няня принесла с базара фаянсового барашка. Он был ослепительно бел. Крутые его рожки были покрыты сусальным золотом с чернью. На его узкой мордочке кистью были нарисованы тонкие брови и черные глазки, а сидел он на фаянсовой траве ярко-зеленого цвета.
Он отличался удивительной особенностью: он никогда не пропадал и стал как бы моей составной частью. Он очень редко отлучался надолго; стоило мне о нем вспомнить, я всегда находил его в самых неожиданных местах.
Так прожил я с ним с самого раннего детства. А когда я вдруг стал взрослым, он ушел и не вернулся.
Он ушел вместе с моим детством, в одно время, совсем.
Горе
В раннем детстве был у меня плюшевый мишка, его жесткий, твердый носик лоснился от моих поцелуев. Спал он всегда со мной в крепких моих объятиях, мы очень любили друг друга и редко когда расставались.
В один несчастный зимний вечер вышли мы с мамой погулять, я крепко прижимал Мишку к груди. В сыром морозном воздухе оранжевыми кругами светились фонари, и таинственны были синие тени и красно-коричневая тьма. Зашли с мамой в книжный магазин, я листал сладко пахнущие детские книжки, а когда вышли, вдруг с ужасом заметил, что крепко прижимаю рукой зловещую пустоту. Бросились обратно в магазин, магазин был пуст. Мишки нигде не было, и никто его не видел.
Вне себя от горя, глотая крупные, как горошины, слезы, искал и не находил. Заметили женщину в черном большом платке, торопливо свернувшую в темный переулок. Было в ней что-то зловещее. Бросились к ней. Ничего я не видел, чувствовал только под ее платком моего Мишку.
Горе это долго было со мной. Купили мне на другой день мишку, как две капли воды такого же. Но он был совсем другой, мы плохо понимали друг друга, и был он мне чужой.
И как вспомню, понимаю, что это было первое настоящее горе.
Озеро Чад
Мне восемь лет. Я хожу в сумерках по большой комнате и думаю о том, как было бы хорошо заболеть чахоткой и уехать в Крым. Эта мысль представляется мне очень привлекательной. Или пойти добровольцем на войну.
Хорошо бы также, когда у нас соберутся гости и дети захотят танцевать, но нет музыки и никто не умеет играть на рояле, я неожиданно подхожу к роялю и играю на память вальс Шопена; приносят ноты, и красивая девочка в белом платье садится рядом со мной и перелистывает страницы. От этого триумфа сладко замирает мое сердце.
Или — я иду один, перебегаю Тверскую, и мчащийся автомобиль совсем легко задевает меня, я падаю на мостовую, машина резко тормозит, и надо мной склоняется прелестная девушка, впоследствии оказавшаяся принцессой. Она приказывает отнести меня в машину. Меня привозят во дворец, где за мной трогательно ухаживают. Я прекрасно говорю по-французски. Потом принцесса выходит за меня замуж.
Затем мои мысли переносят меня в Африку. С двумя проводниками через непроходимые джунгли, убив несметное количество змей и леопардов, выхожу к озеру Чад. Перед непреодолимой водной преградой остановился. Не зная, что делать дальше, возвращаюсь домой.
Я думаю, как хорошо, если бы мне отдали ванную комнату навсегда. Я покрыл бы ванну доской, положил бы свои книги, игрушки, бумагу и краски. Жить бы там одному, без брата Левы и сестры Женьки, которых я сейчас искренне ненавижу.
Рядом, в столовой, я слышу, как папа говорит маме: «Оля, что он там один делает?» «Оставь его, — говорит мама, — Валюша растет у нас таким серьезным мальчиком».
Охота
В доме у нас висели кое-какие картины, из них одна большого размера изображала лес под вечер, на закате.
Стволы, покрытые лишайником, хвойные лапы, блеск болотной воды и красное солнце, пробивающееся сквозь ветви, внушали страх. Казалось, что в угрюмой этой чаще водятся волки.
Однажды мы с братом, вооруженные луками, предприняли охоту в этом лесу. Стрелами мы пробили в картине множество дыр. После разговора с отцом охота больше не повторялась.
И все же я думаю теперь, что виноваты были не мы, а живопись, столь схожая с действительностью, что и была нами принята за таковую.