Некоторые пошли пешком, другие сели в такси, а задержавшиеся на обочине одиночки с благоговением наблюдали, как появляются и сворачивают в соседний переулок знаменитые длинные «мерседесы», сопровождаемые спереди и сзади тремя-четырьмя битком набитыми черными автомобилями.
Через щелки в занавесе Гарольд с танцорами потрясенно смотрели, как по залу вокруг Вождя, чей столик был поставлен в дюжине футов от сцены, рассредоточиваются не меньше двадцати военных в форме. За тот же столик сели невероятно толстый и легко узнаваемый Геринг, еще один офицер и Фуглер.
— Вообще, они почти все были огромные; по крайней мере казались такими в форме, — сказал Гарольд.
Официанты наполняли бокалы водой, и Гарольд, сам почти непьющий, вспомнил о широко известном вегетарианстве Гитлера. Суетящийся за кулисами Бикс, управляющий «Кикса», тронул Гарольда за плечо. Мохаммед уже не склонялся безвольно над клавиатурой: расправив плечи, он, по сигналу Бикса, взмахнул унизанными кольцами руками и под аккомпанемент щеток ударника заиграл «Чай для двоих» — и Гарольд очутился на сцене. Композиционно номер был проще некуда: Гарольд соло исполнял «мягкий степ», переходил на шафл[5], затем, на третьем припеве, слева и справа появлялись в кекуоке[6] Уорт и Гарнер, и, наконец, прелестной соблазнительницей выпархивала Кэрол и замирала в красивых позах возле партнеров, которые то сходились, то расходились, то перестраивались. Не прошло и минуты, как Гарольд, глянув в страшное лицо Гитлера, с изумлением обнаружил, что этот человек пришел в неконтролируемый, дикий восторг. Танцоры перешли на стомп, их туфли выбивали дробь, а Гитлер словно застыл, захваченный рокочущим ритмом, его сжатые кулаки уперлись в стол, вытянутая шея напряглась, рот приоткрылся.
— Казалось, он испытывает оргазм, — сказал Гарольд.
Геринг, который «сделался похож на большого толстого младенца», постукивал ладонью по столу, посмеиваясь в своей обычной снисходительной манере. И, конечно, свита, подстегнутая нескрываемым энтузиазмом своих повелителей, будто сорвалась с цепи, наперегонки соревнуясь в том, кто убедительнее выкажет восторг. Гарольд ничего не мог с собой поделать: летая на кончиках туфель, он наслаждался триумфом. После стольких тревог этот выплеск брутального восхищения смыл последнюю скованность, и душа полностью отдалась во власть искусства.
— Что ни говори, ощущения были феноменальные. — Гарольд вспыхнул от смущения и упоения победой (занятное сочетание). — От сильного переживания Гитлер сделался похожим на… девушку, что ли. Знаю, звучит глупо, но он даже казался трогательным — если про него можно так сказать. — По-моему, это объяснение не устроило и самого Гарольда, но он сменил тему, сказав: — В общем, мы могли брать их голыми руками, и это было чертовски здброво, особенно после того, как мы перетрусили до полусмерти.
Он издал невнятный смешок, смысл которого я не смог уловить.
Программа, с троекратным повторением номеров по приказу все более и более распаляющегося Вождя, растянулась почти на два часа. Когда танцоры вышли на поклоны, Гитлер с сияющими глазами встал, одобрительно кивнул и сел — на его лице вновь появилось выражение добродетельной властности. Они с Фуглером о чем-то горячо зашептались. В зале воцарилась тишина. Все пребывали в растерянности. Свита теребила скатерти и потягивала воду, бесцельно глазея по сторонам. Танцоры на сцене переминались с ноги на ногу. Спустя несколько минут Уорт, всем своим видом демонстрируя пренебрежение, направился было к кулисам, но подскочивший Бикс подтолкнул его обратно. Гитлера заметно возбудили слова Фуглера, который то и дело указывал рукой на Гарольда, стоявшего на сцене в нескольких футах от них. Танцоры от волнения стиснули руки за спиной. Кэрол Конуэй со страху непрерывно кивала, кокетливо поигрывая бровями и поглядывая на людей в форме; те галантно улыбались в ответ.
Так прошло не менее десяти минут; наконец Фуглер жестом пригласил Гарольда подойти. Рука Фуглера дрожала, губы пересохли и потрескались, глаза бессмысленно блуждали; оказанный чечеточникам потрясающий прием наглядно продемонстрировал, какой вулканической силой воздействия на людей обладал Гитлер, и Гарольда снова охватили страх и гордость за то, что он сумел эту силу укротить.