Подошёл другой пыжик, напился, поднял голову и тоже замер, вода капает с мордочки.
Я хлопнул в ладоши, он прыгнул через ручей — да прямо в воду: ножки у него ещё слабые, не может допрыгнуть до берега.
Вечером около чума пыжики меня совсем не боятся. Подойдут и руки лижут — просят соли. Днём к пыжикам не подойдёшь. Они бегают, бодаются, прыгают через ручей, тревожно следят за пролетающим вороном.
Пыжики играют в диких оленей, они готовятся стать взрослыми.
Белый пыжик
Наступила осень.
Однажды ночью подул ветер со снегом, и утром солнце хотя и растопило снег, но листики на карликовых берёзках покраснели.
К вечеру пыжиков привязали к брёвнам, а днём они гуляли с уздечкой — монгуем. На мордочку надевается кольцо из дерева, в кольце торчит палочка из оленьего рога, и за палочку привязывают переднюю ногу пыжика — на трёх ногах он далеко не убежит.
Каждый день мы пересчитывали пыжиков, но всё равно не уследили. Ночью белый пыжик отвязался от бревна и убежал со взрослыми оленями в тайгу, за грибами. Олени очень любят грибы.
Медведи знают это и подкарауливают их ночью на тропах.
Утром мы с Чоду зарядили ружья пулями и пошли разыскивать белого пыжика.
В тайге было много звериных троп. Маралы протоптали из чащи широкую тропу к водопою и на солонцы под кедром, где земля солёная.
Мы нашли узкую заячью тропку. Она привела нас из чащи на поляну, где трава была зелёная и росли заячья капуста и молодые осинки. Но нигде не было следов от маленьких копыт белого пыжика. Только маральи следы да лосиные, а поверх них медвежьи, с глубокими дырками от когтей.
По маральей тропе мы пошли в горы. По сторонам от тропы валялись вывороченные камни. Это медведи разрывали бурундучьи норы, чтоб добраться до их запасов, и выбрасывали камни вместе с землёй. На одной лиственнице вся кора была содрана медвежьими когтями.
Чоду сказал, что медведи это дерево знают и всегда меряются, кто выше обдерёт кору зубами или когтями. И если медведь не достанет до самой высокой метки, он поскорей уходит из этой тайги: он знает, что есть медведь ещё больше его, которому он мешает охотиться.
Я спросил Чоду, почему медведи на лиственнице меряются, а не йа кедре — ведь в горах больше кедров. Чоду сказал, что у лиственницы кора мягче.
Я посмотрел на самую верхнюю метку и сказал Чоду, что надо поскорее найти пыжика.
В горах очень тихо. Чоду всё время кричал:
— О-оо-оо! — Так зовут оленей, когда дают им соль. Но пыжика нигде не было.
Мы хотели уже возвращаться, как вдруг услышали: где-то далеко кричал ворон. Над нами пролетел к нему второй — только слышно, как крылья шумят в воздухе.
Мы пошли в ту сторону и увидели огромные стволы мёртвых кедров, они лежали друг на друге, старые и почерневшие. Кедры росли высоко на вершине горы, вцепившись корнями в землю, и во время бури валились вниз с кручи. Это было кладбище кедров.
Три ворона сидели на чёрных ветках. Мы спугнули их и стали перелезать через стволы.
В буреломе мы увидели белого пыжика. На мордочке у него болтался обрывок уздечки.
Мы спустились вниз с гор. Чоду нёс на руках пыжика и рассказывал, что, если б мы опоздали, на крик воронов пришёл бы медведь. Чоду рассказывал, как много надо знать белому
пыжику, чтобы стать взрослым оленем. Надо не бояться, когда рябчики с треском выпорхнут изпод копыт. Потом белый пыжик научится узнавать под глубоким снегом родник и будет обходить его. И ещё приучится к выстрелам, потому что, когда с медведем встретишься, надо стрелять с оленя.
Только никогда, сказал Чоду, олень не приучится к совиному крику в темноте, да и не нужно. Олени боятся совиного крика, поэтому, когда олени разбредутся по тайге, стоит закричать, как сова, — ууух! — и всё стадо соберётся вместе.
Снег утром таял всё медленней, и жена Чоду стала готовить для оленей вьючные сумки из камуса. Камус — это кожа с лосиных ног. Она не боится ни дождя, ни снега. Капли воды скатываются по лосиной шерсти вниз, и сумки всегда сухие. Оленей собирались перегонять ближе к посёлку. Скоро наступит настоящая зима, и охотники верхом на оленях пойдут в тайгу за белкой и соболем.
Я простился с женой Чоду. Белая собака долго бежала за нами, никак не хотела расставаться.
По дороге, когда я видел красивую долину или озеро, то представлял себе в этой долине или на берегах озера оленей: как они щиплют мох, вскидывают головы, прислушиваются...
По реке, через которую мы переправлялись, плыли белые льдинки, и я представил, как стадо оленей переплывает через эту реку и только головы и огромные рога, как кусты, плывут среди белых льдин.
Чоду мне подарил уздечку белого пыжика. Она сплетена из конского волоса. И когда я писал про оленей, уздечка лежала передо мной на столе.