Еще Алла рассказывала мне о порядках, царивших в эстрадной жизни, а я советовал, как их обойти, или как исправить положение.
Простой пример. Алла пожаловалась, что на гастролях в провинции ее — солистку, имя которой на афишах по всему городу, — селят в маленьком гостиничном номере. Провинциальные журналисты приходят брать интервью у столичной артистки и с изумлением реагируют на это убожество. Но концертные администраторы в ответ на просьбу Пугачевой переселить ее в люкс отвечают: «С какой стати? Ты что — народная артистка? Живи, где полагается по чину. Так заведено».
Выслушав печальное повествование на эту тему, я вспомнил, что мне как режиссеру-постановщику в экспедициях всегда предоставляют лучший номер в гостинице и в нем, как правило, для красоты стоит рояль. Я посоветовал: «А ты не проси „люкс“. Требуй номер с роялем для репетиций. Не будут же они тащить инструмент в тесную однокомнатную щель. Скорее всего, рояль оставят на месте, а ты будешь жить в апартаментах». И что вы думаете? Сработало. Вскоре Алла сообщила: «Теперь живу как королева. Все знают — Пугачева селится там, где есть рояль»… Больше на гастролях проблем с «жилплощадью» у нее не было.
Глава шестая
Пять шагов на Олимп
Но Алла и сама могла защитить собственное достоинство. Однажды она попросила сопровождать ее в Министерство обороны на концерт, посвященный Дню Советской армии. Переодевшись в гримерке в нарядное платье, она направилась по коридору к сцене и перед самыми кулисами столкнулась с известным тенором, солистом Большого театра, который только что закончил выступление. Он был красный, как рак, и ругался отборным матом: «Трамтарарам… Какой позор! Чтобы я еще раз сюда пришел…»
Оказавшись на сцене, Алла обнаружила, что это не концерт, а прием для иностранных военных атташе, аккредитованных в СССР. Они стояли спиной к сцене, пили водку, жевали, громко разговаривали, орали песни и всем своим видом демонстрировали свое равнодушие к выступавшим.
Пугачева подошла к микрофону и сказала: «Минуту внимания! Попрошу тишины в зале!» В зале наступила гробовая тишина. Такой наглости от какой-то артистки никто не ожидал. Кое-кто из зарубежных гостей даже подавился черной икрой. А Алла продолжала: «Сегодня у нас национальный праздник. Мы приветствуем защитников Отечества. Настоящих мужчин. Надеюсь, что они найдутся и в этом зале. Им я посвящаю свою песню…»
Ушла она со сцены под аплодисменты зала. Но за кулисами генералы, устроители приема, вылили на Пугачеву ушат грязи: «Ты кто такая? Что себе позволяешь? Тебя привезли сюда, чтобы ты пела и обслуживала банкет! Вот и пой! Вот и обслуживай! Поздравлять иностранцев может только министр обороны, лично! Ты что о себе возомнила?», — и так далее, и тому подобное. Проорав, они убежали писать докладные записки.
Пугачева была на грани истерики. Ситуацию спас какой-то моряк, капитан первого ранга. Он поцеловал артистке руку, подарил цветы и сказал: «Алла Борисовна, я хочу, чтобы вы знали — не все военные такие. Запомните, моряки к этому инциденту никакого отношения не имеют. Но я все равно приношу вам извинения…»
На этом дело не кончилось. В Министерство культуры пришла «телега» из Министерства обороны — Пугачева на банкете для иностранцев, со сцены произносила «незалитованный» текст и много чего себе позволяла.
Несколько месяцев я наблюдал за тем, что и как делала Алла, а однажды напечатал на пишущей машинке несколько строчек и повесил листок над столом в кухне.
«Это еще что?» — поинтересовалась она. Понять содержание бумажки можно было не сразу. Текст был шутливо зашифрован. Вот что там было:
1. Театр.
2. Исповедь.
3. Одинокая женщина.
4. Русская ниша.
5. Пугачевский бунт.
Человек я педантичный. Должен обязательно все систематизировать, выработать план действий. Вот и составил для Аллы «меморандум» из пяти пунктов, которым она, по моим представлениям, должна была следовать.
Пункт первый был напоминанием о «театрализации песни», о чем я говорил Алле после нашего первого свидания. Мне казалось, что именно артистизм является ее сильной стороной. На него и нужно было делать ставку, чтобы обойти более сильных вокалисток — Долину, Понаровскую, Отиеву…
Пункт второй ориентировал на исповедальную форму как на наиболее доступный путь к душе зрителя. Я предложил, чтобы отныне все тексты ее песен были только от первого лица — «это было со мной, это было в моей жизни». Леня Дербенев сразу оценил идею и написал прекрасный текст: «Вы не верьте, что живу я, как в раю, и обходит стороной меня беда. Точно так же я под вечер устаю. И грущу и реву иногда…»