Конверт в руке, последний взгляд на Максима. Кажется, он хочет ещё что-то сказать, даже протягивает мне вслед руку, когда я, разворачиваясь, начинаю своё движение к двери. Но мне не надо слов. Воздух мой кончается. Всё то, что намерил себе на шесть лет. Иссяк. Я был экономный, берёг его, чтобы хватило для последнего вдоха, перед тем как встретится глазами с ним.
Значит, там всё изменилось? И Анька уже несколько раз за последний месяц что-то пыталась мне витиевато объяснить, рассказать. Получается зря берёг, зря экономил? Трясу головой и выхожу на лестницу. За спиной незакрытая дверь... Нет, так нельзя. Возвращаюсь.
- Спасибо тебе, – брат вымучено улыбается в ответ. – Ты взял лекарство?
Дождавшись моего кивка, подвёл черту:
– Передавай ему привет от нас.
Всё, я – на улице.
Изменилось? Нет! Если это новость, то не для меня. У меня свои новости: "Я еду к тебе. Ты обещал меня поцеловать, поцеловать по-настоящему, когда мне будет шестнадцать, я помню, ты говорил это. Возможно, ты хотел заговорить меня, лишь бы прекратить мою истерику и не поддаться, не пойти на поводу у ненормального влюблённого ребёнка и разрешить поцеловать себя. Но это всё не важно. Потому что ты должен мне!"
Воздуха всё меньше.
Зачем мне вода? Я прибавил шагу, пытаясь отыскать в толпе спину. Дышать становится всё труднее и труднее. Без него. Вода – это потом. Мне осталось жизни ровно на последний вдох. Нахожу глазами родную спину. Павел не успел далеко уйти. Хватит. Сейчас всё закончится. Я срываюсь с места. Не рассчитав силы впечатываюсь в это долгожданное тепло и делаю, наконец, свой последний вдох.
От неожиданного толчка в спину Павел, чертыхаясь, разворачивается. Такой же. Он – такой же. Я – в глаза: шок, удивление, вопрос... Тёплый взгляд. Глаза. Мои. Вижу – мои. Он такой же. Всё так же. Всё. Я замер. Я ведь не опоздал за своим поцелуем? Я всё правильно понял?
Яркое солнце. На улице многолюдно. И двое. Они стоят посередине тротуара. Высокий тоненький мальчик и тёмноволосый мужчина в строгом официальном костюме. Мальчик теребит ремень своих джинсов. Футболка съехала с одного плеча и, кажется, что острая ключица прорвёт сейчас прозрачную кожу. Они ничего не говорят друг другу, кажется, даже не видят друг друга. Ничего не происходит. Замерли. Глаза в глаза.
Глава 8
Павел
Когда я в первый раз увидел Саньку, то едва смог сдержать улыбку – этакий кузнечик. Огромные шоколадные глаза, острые коленки и смех. Вот и всё. Я бы даже не смог описать его, если бы попросили. А вот его звонкий смех узнал бы, наверное, в многотысячной галдящей толпе.
С Максом мы дружили со школы, но его младшего брата я увидел, когда ему едва исполнилось шесть. Родители с новорожденным Санькой в своё время переехали жить к морю, оставив Макса одного. Девятнадцать лет оболтусу – уже можно! Мы с нашей компанией одобрили такое их решение. Причём одобряли почти месяц. Когда кончились деньги и силы, кстати, мы так и не поняли, что кончилось быстрее, оказалось, что пора выдвигаться в университет: первый курс в выстраданном архитектурном, это не шутки!
Потом, много лет спустя, иногда за бокалом вина балуясь анализом своей безбашенной юности, я понял, что так много и долго, как в тот летний месяц рождения Саньки и благополучного отъезда на юга этого белого кулька и его родичей, я не пил никогда.
В конце концов, там, на море, что-то не заладилось, и родители Максима развелись, причём скоренько-скоренько оказались счастливы в других семьях, с другими людьми и с другими детьми. Как Макс потом рассказывал, будто оправдываясь перед нами, Санька оказался лишним. Лишним и в одной семье, и в другой. Макс часто гостил у родителей до их развода, да и потом заглядывал: море, натуральное вино, загорелые девушки в купальниках и без... Кстати, жену он привёз именно оттуда, с моря, в один из своих сыновних отпусков.
В очередной такой приезд, Максим понял всё и без лишних слов и просьб (его бы не просили, он знал), просто забрал Саньку к себе. Успел. Успел увезти его до того, как мальчик начал болтаться между двумя семьями, по сути, становясь обузой своим родителям.
Санька как-то быстро втянулся в новую для себя московскую жизнь, привык. Он ходил в детский сад, а Макс – на работу. Всё, как у всех. Обыкновенный молодой папаша с маленьким сыном. Санька был открытым, ласковым и сообразительным ребёнком, много смеялся и все наши, когда мы собирались где-то вместе, совершенно не возражали, когда Макс приходил с ним.
Бывало, что Максим просил меня забрать пацана из садика и мы, по дороге домой, гуляли с Санькой в парке. Он обычно рассказывал мне очередную историю о своём друге Славке, о злой воспиталке и старенькой няне Симе. Если я задумывался и забывал кивать или угукать в ответ на его детские откровения, то малыш забегал вперёд, останавливался передо мной, брал меня за обе руки и пытливо заглядывал мне в лицо. Я понимал, что отвлёкся, виновато склонял голову, улыбался, подхватывал его на руки и, пробегая с ним на вытянутых руках по дорожке, пытался выписывать его тельцем мёртвые петли, бочки, подражая самолётным боям. Он повизгивал от восторга, громко смеялся и после успешного проведения воздушной атаки, лётчик Александр Кулешов прощал меня.
Саньке нравились такие полёты. Иногда, когда я "не догадывался", что пора бы "задуматься и отвлечься", Санька также забегал вперёд, брал меня за руки и несмело улыбнувшись, втыкался в мои ладони. Я понимал, что его снова тянет в небо, и мы совершали внеплановый вылет.
После таких прогулок я приводил домой Саньку особенно раскрасневшимся и довольным. Если погода или настроение были не лётные, то мы заходили в кафе и съедали с ним по порции шоколадного мороженного. И только потом шли домой, и там вместе ждали Макса. Бывало, что ждали долго: я успевал даже почитать что-то на ночь этому неугомонному ребёнку, когда звякали, наконец, ключи в замке.
Мы уже как год закончили учёбу. Макс устроился в неплохую фирму, платили хорошо, но вот график работы... А я получал меньше в своей конторе, но имел свободу, что было гораздо важнее для меня. Жил один, детей не планировалось, впрочем, как и жены. Как ветер в поле... Вот я и оказывался периодически то в детском кафе, перемазанный, как и Санька мороженным (не без его помощи, само собой), то в кресле с очередной сказкой в руках около засыпающего мелкого, то в парке. А в те пару месяцев, когда начальник Максима решил, что форсирование сроков сдачи сразу трёх проектов это верное решение, я совсем прописался у Макса в квартире.
Наш трудяга приползал к десяти вечера, обнимал сонного или, если везло меньше, спящего Саньку, пил на кухне крепкий чай с бутербродами и валился спать. Душ был по расписанию после пробуждения, значит, ему можно было безнаказанно умереть до утра. Максим собирался жениться, лишь этим объяснялась его покорность шефу: нужны были деньги.
Когда все проекты были успешно сданы, а деньги несчастному рабу, Максу, выплачены, я вновь вернулся в свои родные стены. Тут-то решил активизироваться мой шеф. Вот интересно, это самое начальство... Они там между собой договариваются, чтобы авралы в очередь устраивать?
Глава 9
Павел