Александр Поповский
Пути, которые мы избираем
…Нам не нужно… ни отказываться от претензий проникнуть глубже, чем поверхность природы, ни претендовать на то, что мы уже сорвали все покровы тайны с окружающего нас мира.
ЛЕНИН
Глава первая
Его путь
Памятные речи
Теплый июльский вечер 1890 года. На обширном озере в Чухломе, далеком от железной дороги и губернского города Костромы, сидят в лодке два друга: сын зажиточного огородника Костя, или Константин Михайлович, как его начинают теперь называть, рослый загорелый парень с мягким взглядом больших светлых глаз, и друг его — уволенный по болезни солдат Михаил, бледный, худой, в изношенной военной гимнастерке и сильно потрепанных штанах. Весла сложены на дне лодки. Друзья удобно разместились. Михаил полулежит, подперев голову рукой, а друг его перегнулся к нему и горячо рассказывает:
— Четыре пятых атмосферных воздуха составляет азот. Соединения его находят в нефти, в дождевой и речной воде, в тканях животных, в мускулах, в крови, в лимфе, молоке…
— Готово, перескочил, — с досадой останавливает его бывший солдат, — не стерпел… С чего начал и куда заехал…
Несносный человек, он ищет химию не в колбе, не в кипящих растворах, а в живом организме, где ничего не увидишь и не поймешь.
Уходящее солнце бросает на друзей багряный отсвет. Михаил отмахивается от непрошеной ласки и поворачивается к солнцу спиной.
Рассказчик поднимает глаза к закату и, точно вдохновленный его пламенем, продолжает:
— По важности для жизни азот стоит на втором месте после воды. Без него животные организмы…
Снова друг спешит его остановить:
— Ближе к делу. Об этом в другой раз.
— Как можно иначе? — сердится Костя. — Организм — лаборатория, где вся химия заключена в одну оболочку. Нельзя так, Мишуха. Тебе знай только опыты делай, а человека по шапке!.. Молчи, не перебивай!
Михаил, насупившись, молчит. Взор его скользит по озеру, руки нетерпеливо вздрагивают. Низко над водой пролетает стая уток, слышны хлопанье крыльев и приглушенный крик вспугнутых птиц. Он смотрит с сожалением на уходящую дичь и вздыхает. Темнеет. Вдали загораются бледные огни монастыря и тает во мгле шпиль колокольни.
Константин умолк. Он опустил руку за борт лодки, и поверхность воды зашевелилась, окрашиваясь синевой. Михаил приподнимается и сурово сдвигает брови.
— Все? — спрашивает он.
— Как будто.
Константин с облегчением вздыхает и растягивается в лодке. Трудный урок выполнен, можно и отдохнуть. Слово за другом.
— Изволь, критикуй.
Критиковать обязательно: и себя, и другого, и прочитанную книгу. На этот счет у них твердое правило. Они недавно проштудировали «Книгу бытия» и подвергли библию пристрастной критике.
— Начнем с главного, — почесывая затылок, говорит Михаил. — Не быть тебе химиком, Костя, не способен ты науку понять, живые организмы тебя сбивают…
При их бедных возможностях, когда, кроме спиртовки и дрянненькой колбы, ничего больше нет, увлечение физиологией губительно.
— Возражаю, — решительно перебивает его Константин. Он сдал недавно экзамен на аттестат зрелости и не потерпит беспочвенной критики. — В учебнике черным по белому написано…
— Мало ли что написано! — машет рукой Михаил. — В библии сказано: «Вначале бог сотворил небо и землю», а мы с тобой опровергаем.
Оскорбленный Костя теряет терпение — под сомнение поставлено его знание предмета.
— Только, пожалуйста, без сравнений!
— А я и вовсе обойдусь, — меланхолически произносит Михаил. Он рад случаю избавиться от неблагодарной задачи.
— Как угодно, Михаил Ильич, — с преувеличенной вежливостью говорит Константин. — На науке свет клином не сошелся, поговорим о других делах.
У них нет других интересов, за это можно поручиться. Земляки и соседи, они большие друзья, однако ни давнее соседство, ни любовь к озеру не связали их так, как сблизила наука, страстный интерес к тайнам природы.
Началось с того, что молодой Константин проникся уважением к смышленому солдату, вернувшемуся со службы с коробом всяческих сведений. Михаил, со своей стороны, привязался к умному и начитанному соседу. Так они подружились. Подписчики «Губернских ведомостей» и журнала «Вестник и библиотека самообразования», друзья черпали знания из этих источников. Книжка «Химик-любитель» безвестного автора и «История свечи» Фарадея убедили их, что на свете нет ничего важнее химии. Они раздобыли кое-какой «инвентарь» — колбы, спиртовку и градусник, вступили в дружбу с аптекарем, хранителем прочих сокровищ, и объявили целью своей жизни изучение вещества.
Глухой монастырь у Чухломы — место ссылки монахов — стал «академией» друзей. Здесь добывались учебники по химии и физике. Химик-монах, отец Рафаил, открыл им доступ в свою лабораторию. На карманные деньги Константин выписал из столицы «Основы химии» Менделеева. Книга трудна, непонятна, далеко еще друзьям до нее, и все-таки они ее штудируют, усваивают новые идеи ученого. Еще более строго утверждается правило: всегда сомневаться, всем возражать, критиковать беспощадно каждую строку, всякое слово…
Безмерно велика сила ранних впечатлений молодости. Случайная встреча, услышанная фраза, неожиданное пребывание в той или иной общественной среде предопределяют нередко нашу судьбу. Зрелость и старость бессильны овладеть так сердцем и умом. Наша знаменитая соотечественница Софья Ковалевская увлеклась математикой под влиянием своего дяди, любителя высшей математики, и пятнадцати лет поражала окружающих своими необыкновенными успехами. Немецкий ученый Либих объяснял свое увлечение химией тем, что странствующий химик, приготовлявший на ярмарке гремучее серебро, пленил его, воображение. Сын солдата Екатеринбургской горной роты Иван Ползунов, выросший в заводской среде, рано задумался над печальной долей горнорудных рабочих и двадцати лет изобрел паровую машину, облегчающую человеческий труд, предвосхитив изобретение Уатта на десять лет. Двадцатилетний Фарадей, малограмотный переплетчик, прослушав лекции знаменитого химика и физика Дэви, посвящает себя науке. «Не думайте, — пишет он, — что я был очень глубоким умом и выделялся ранней зрелостью. Я был очень живой юноша, с большой силой воображения, охотно верил «Тысяча и одной ночи», как словарю. Факты привлекли меня, и это меня спасло…»
Впечатлительная молодость, ее вера и страсть породили немало величайших откровений. Ньютон сделал свои открытия — исчисление бесконечно малых, закон тяготения и анализ света — на двадцать пятом году жизни. Гениальный русский хирург Николай Иванович Пирогов стал профессором двадцати шести лет. Посетив известного французского хирурга и анатома Вельпо, Пирогов застал его за изучением анатомического атласа, составленного им, Пироговым, в России. «Не вам у меня, — сказал француз молодому Пирогову, — а мне у вас учиться…» Линней создал систему размножения растений двадцати четырех лет. Основатель современной эволюционной палеонтологии Владимир Ковалевский, труды которого Дарвин считал важнейшей опорой своего учения об эволюции, был юристом по образованию и курса биологии в официальной школе не прослушал. Увлеченный наукой об ископаемых животных, он двадцати пяти лет сделал свои первые замечательные открытия. Леониду Васильевичу Соболеву было двадцать четыре года, когда он открыл причину, вызывающую заболевание диабетом, и средство его лечения.
Такова юность, такова сила ее увлечений!
Время за полночь. Мрак, рассеянный луной, распался. Над водой застыл бледный свет. Но друзьям предстоит обсудить еще одно дело, оба помнят о нем, но точно избегают касаться его. Михаил как-то заметил:
— Пора домой возвращаться, а мы о главном не говорили.
Тогда Константин вдруг заволновался, вытащил сверток со снедью и стал угощать друга:
— Успеем, Мишуха, закусывай.
Он придвинул ему ломтиками нарезанную колбасу, два яйца и завернутую в бумажку соль. Друзья оживились, речь зашла о городских новостях.
— Конец нашей Чухломе, — шутил и смеялся Михаил: — за год родилось на десять человек меньше, чем умерло. Чистая Франция!