Я про себя подумал, что это явно совершил Иванов, но говорить об этом не стал. Следователь резюмировал:
– К вам у нас нет претензий, в ваших действиях нет состава преступления. Можете идти.
Я понял, что тоже был подозреваемым в халатности, как главный виновник допуска нетрезвого машиниста к работе.
После аварии я ещё две недели продолжал исполнять обязанности машиниста-инструктора. А 16 января всех машинистов-инструкторов (даже тех, у кого был выходной), начальников смен и руководство цеха вызвали к главному инженеру комбината Тутову. Я догадывался, что предстоит разбор нашей аварии, но ни с кем по этому поводу не общался. Когда пригласили войти, я не торопился, и оказалось, что задние ряды стульев уже заняты любителями прятаться за чужие спины. Мне пришлось пройти вперёд и сесть на первом ряду прямо в трёх метрах от главного инженера. Он посмотрел в бумаги, которые были перед ним, спросил:
– Кто из вас Фёдоров?
Я отозвался.
– На каком расстоянии был от вас Орлов, когда пришёл?
– Примерно как до вас.
– И вы не почувствовали запах спиртного? Ничего не унюхали?
Меня почему-то задело слово «унюхали», и я резко ответил:
– Не нюхал и не буду!
Мой ответ разозлил Тутова:
– Ему нельзя доверять даже электровоз! Снять его с должности инструктора и перевести в помощники!
Таким образом, крайний был найден в рекордно короткие сроки. Им оказался я. На этом разбор, которого не было, оказался закончен. Всех распустили. Наверное, все, кроме меня, почувствовали облегчение. Когда вышли на улицу, ко мне подошёл машинист-инструктор Южаков, с которым мы вместе учились в Свердловске, и наставительно молвил:
– Хочешь жить – умей вертеться.
– Не хочу я вертеться и указывать на других. И вообще, я надеялся, что будет обстоятельный разбор, а не поиск крайнего.
Другие тоже обсуждали произошедшее судилище. Я услышал, как начальник службы движения Лукашевич сокрушался:
– Надо же, месяц назад человеку дали премию за изобретение, а теперь понизили на две ступени.
Вообще-то, досталось не одному мне. Начальника службы тяги тоже сняли с должности. Один Иванов остался чистеньким, несмотря на то, что именно он допустил Орлова до работы. Возможно, по партийной линии (Иванов был коммунистом) он и получил какой-нибудь выговор, но мы про это ничего не знали. Поговаривали, что у него родственник – крупный начальник. Но партия имела такой вес, что секретарь горкома КПСС и председатель горисполкома могли наказывать директора комбината и его главного инженера. Кстати, меня ещё до аварии Иванов пробовал сагитировать в компартию:
– Тебе пора становиться коммунистом, ведь ты уже работаешь на руководящей должности!
Я даже не стал обсуждать с ним эту тему. Впрочем, не я один артачился, наш начальник цеха Толченов тоже был беспартийным.
С 17 января я стал работать помощником машиниста, причём вполне успешно. Даже предотвратил одно столкновение с дрезиной, которая вышла на наш путь. Я сразу затормозил стоп-краном, установленным на площадке хвостового вагона, и подал машинисту сигнал остановки. Когда об этом случае узнал начальник цеха, то спросил:
– Кто предотвратил?
Ему ответили, что Фёдоров.
– Какой Фёдоров?
Этот вопрос сочли риторическим и ничего не ответили, поскольку моих однофамильцев в цехе больше не было. Через два месяца Толченов вызвал меня в кабинет и сказал:
– Не можем мы больше держать тебя в помощниках. С завтрашнего дня будешь работать машинистом.
Судили Орлова весной в Свердловском областном суде. Меня туда же вызывали как свидетеля. Запомнился один вопрос, заданный мне кем-то из членов судейской коллегии:
– Как вы считаете, большой ущерб нанесён предприятию в результате этой аварии?
– Для одного человека это невосполнимый ущерб, – ответил я, имея в виду погибшую женщину, – а для такого предприятия, как наш комбинат, это убыток, но восполнимый. А гибель человека ничем измерить нельзя.
Орлова приговорили к шести годам лагерей и штрафу в пять тысяч рублей. Он был семейным, у него осталась жена и двое детей.
Возможно, кто-то из читателей удивился, узнав, что в нашем цехе помощниками машинистов работали женщины. Сейчас это редкость. Однако в те годы подобное встречалось довольно часто. Мало того, женщины часто работали и машинистами. Когда я в 1958 году приехал в Асбест, то среди машинистов электровоза на узкой колее были четыре женщины. Две были уже в солидном возрасте, они начали работать на электровозах ещё во время войны. Когда в 1960 году перешли на широкую колею, эти женщины стали работать помощниками машинистов. Две другие женщины были помоложе. Одна из них нашла другую работу и уволилась, а другая, по фамилии Степанцова, освоила новую технику и стала работать машинистом.