Выбрать главу

— Теперь пить. Тебе чай, кофе или молока?

— Давай молока!

Я сгонял на кухню, налил молока в широкую кружку и, как заботливая мамаша, подогрел молоко в микроволновке — холодного нельзя.

Вернулся. Сел к Яну ещё ближе, руку с системой бережно переложил на тумбочку. Засунул левую руку под подушку и чуть приподнял Яна. Правой рукой держу кружку у его губ. Конечно, молоко пролилось. На его верхней губе образовалась молочная полоса, дорожка молока укатилась к уху и в подушку. Я сначала схватил салфетку, что валялась тут же, на тумбочке. И тут меня опять повело. Вместо того чтобы промокнуть салфеткой, наклоняюсь ещё ближе и целую его в верхнюю губу, слизывая молочную дорожку, проводя языком по чуть приоткрытым губам, потом лёгкими поцелуями следую за молочной стрелкой к уху, потом обратно. Целую подбородок, опять губы — очень нежно и осторожно, чтобы не пошла кровь. Ян не отвечал, правда я вдруг почувствовал на своём плече его левую руку, горячую ладонь. Мельком заметил, что его чёрные глазищи, подбитые красным тоном, распахнуты. Когда я решил губами дотянуться до переносицы, за спиной раздался крик:

— Мишка, ты где?

Я резко отпрянул от Яна. И в страхе смотрю на него, он на меня. Мой розовый друг залился совершенно красным румянцем и наконец-то не мог вымолвить ни одного ехидного слова. А в комнату вбежала Машка в пижаме.

— Вот ты где! А я думала на кухне, там свет горит!

— Маш, ну ты почему опять врываешься ко мне? Девочки должны стучаться к мальчикам.

— Ты же всё равно уже встал… Ян, привет! Как ты себя чувствуешь? Мне папа сказал, что ты заболел.

Ян встряхнул головой, видимо выходя из анабиоза, и прошептал:

— Уже значительно лучше!

Машка бесцеремонно забралась на мою половину кровати и стала болтать всякий бред. Но я ей был сейчас благодарен. Что бы я ему сказал после поцелуя? Что это новый метод лечения сотрясения мозга? Или что в нашей семье салфетками вообще не умеют пользоваться, а всё вытирают губами? Ну, или то, что я влюбился в него?

Только не смотреть на него! А Ян, напротив, ищет меня взглядом, находит и спрашивает: «Что это было?» Я отворачиваюсь, делая вид, что не вижу этих вопросительных взглядов. Отвечаю что-то Машке, щекочу её. Забираю посуду, полотенце, иду на кухню.

О-о-очень медленно мою одну тарелку. О-о-очень медленно делаю на завтрак творог для Машки. Потом кричу, чтобы Машка пришла. Зачем-то наблюдаю, как она чистит зубы, вытирается и ест. Ест она о-о-очень быстро, буквально проглатывает всё. Заставляю её пить чай, о-о-очень нудно и долго говорю ей какие-то нотации. В общем, тяну время. Потом слышу из моей комнаты зов:

— Эй, доктор! Михаил Александрович! Где у вас тут кнопка вызова?

Иду к нему.

— Я хочу в туалет, мне полагается утка, или поможешь мне дойти?

Помогаю ему встать, несу за ним капельницу, поддерживая под руку с иголкой. Всё это заносим в туалет.

— Трусы я всё-таки сам сниму, спасибо.

Я выхожу. Жду. Долго он там возится. Звук смыва. Стучу:

— Можно уже?

Открываю дверь, Ян возится левой рукой с боксёрами. Я подхожу к нему со спины, смело поправляю резинку на трусах. И провожу левой ладонью вдоль позвоночника. Ну, захотелось мне! Потом ладонь передвигается на талию и на живот, чувствую бугры шрама. У меня сегодня просто произвольная программа!

— Миша, остановись, — сипит Ян. И мы молча выходим из туалета… Розовый молчит.

Как здорово иметь младшую сестру! Она всё организовала в лучшем виде! Сначала они полдня с Яном бесячие мульты смотрели, потом в домино на моей кровати играли. Потом она начала его заплетать, мне даже пришлось спасать розового мученика: болезненно это — Машке подчиняться. Потом она демонстрировала ему свои новые наряды, которые ей летом в Испании купили.

В три часа мы ели суп. Ян уже владел правой рукой, систему я убрал, поэтому он ел сам. И ещё была волнительная процедура внутримышечного укола. По-моему, витамин. Розовый, узнав, что укол будет в ягодицу, покраснел гуще прежнего. Машка была изгнана из моей комнаты.

— Миш, если что, я буду сопротивляться. Живым не дамся! — счёл нужным предупредить Ян, поворачиваясь на живот.

— Ну-ну! — но я был очень корректен. Боксёры не стал снимать совсем, оголил только часть задницы. Инъекцию поставил очень быстро — надеюсь, что не очень болезненно, хотя розовый пискнул.

Потом Ян спал, почти до восьми вечера. Голова у него всё-таки кружилась. Отец пришёл с работы, принёс вчерашние снимки из рентгена и томографии. Я его кормил, он спрашивал, как мы общаемся с Яном. Машка нас сразу сдала:

— Мишка с Янчиком, как с дитём: кормит его, в туалет водит, уколы делает, целует!

У отца вверх поползла бровь.

— Целует?

Блин, всё-таки видела, мелочь пузатая!

— Что ты мелешь? Кого я целую! — дал Машке лёгкий подзатыльник. — Это ты своими нарядами и визгами его утомила. Пап, всё нормально, мы не ссоримся.

Вечером отец сам Яна осматривал, проверял рефлексы, делал уколы, разговаривал. По интонации я понял, что отец Яна в чём-то убеждает, уговаривает. Но ничего не услышал. Ещё одну капельницу отец оставил на завтра. Я в школу не иду, отец выдаст справку (ладно, хоть не по уходу за ребёнком!).

Уже около одиннадцати я побрёл спать. Разделся и юркнул на свою часть кровати (хотя можно было бы и на диване спать). Ян развернулся ко мне. Мы выключили ночник.

— Ну давай, говори, — тихо сказал розовый.

— Что говорить? — испугался я.

— То, что должен сказать.

Бли-и-ин! Он хочет, чтобы я признался ему в любви? Или что?

— Я знаю о твоих родителях… — прошептал я.

— И теперь ты меня всячески жалеешь?

— А это плохо, жалеть?

— Меня не надо.

— А мне нравилось, когда меня жалели…

И примерно полтора часа я ему рассказывал о своём детстве, о том, почему умерла мама, о том, как заболела бабушка от горя, о том, как трудно было папе, о том, как появилась Машка и как я сначала ревновал отца к этому кричащему кульку.

Когда я замолк, Ян вдруг привстал и поцеловал меня в губы. По-настоящему, в меня проник его язык, он обследовал каждый зуб и дёсны, пытался догнать мой язык. Я, конечно, целовался с Ленкой Малявиной, но этот поцелуй был не таким. Во-первых, он был с парнем. Во-вторых, со вкусом крови. Из его треснувшей губы текла кровь. А потом он сказал:

— Можно я не буду рассказывать о себе?

========== часть 6 ==========

20 октября

Я проснулся от Машкиного голоса — отец собирал её в школу, значит, уже не настолько рано. Мы лежали на моей постели, соприкасаясь лбами и только лбами! Я на правом боку, Ян на левом. В целом, по-видимому, представляя собой симметричную, весьма художественную инсталляцию. Позы были одинаковые, калачиком. Я переваривал сие положение несколько секунд, потом соскочил и пошёл к отцу. Он завтракал, собираясь на работу. Увидев меня, он как-то странно и внимательно на меня посмотрел. Потом вновь много заданий: запретил Яну смотреть телик и читать, оставил шприц с ампулой. Я, сонный и растрёпанный, в трусах сидел и тупо кивал, сказал, что пойду на секцию. Перед самым уходом отец разбудил Яна и вновь установил капельницу. Надев куртку и ботинки, вытурив Машку в подъезд, отец вдруг повернулся ко мне и спросил: