Я живу над зубчатой землею,Вечерею в Моем терему.Приходи, Я тебя успокою,Милый, милый, тебя обниму.
Отошла Я в снега без возврата,Но, холодные вихри крутя,На черте огневого закатаНачертала Я Имя, дитя…
Экклесиаст
Благословляя свет и теньИ веселясь игрою лирной,Смотри туда – в хао́с безмирный,Куда склоняется твой день.
Цела серебряная цепь,Твои наполнены кувшины,
Миндаль цветет на дне долины,И влажным зноем дышит степь.
Идешь ты к дому на горах,Полдневным солнцем залитая;Идешь – повязка золотаяВ смолистых тонет волосах.
Зачахли каперса цветы,И вот кузнечик тяжелеет,И на дороге ужас веет,И помрачились высоты.
Молоть устали жернова.Бегут испуганные стражи,И всех объемлет призрак вражий,И долу гнутся дерева.
Все диким страхом смятено.Столпились в кучу люди, звери.И тщетно замыкают двериДосель смотревшие в окно.
«Она стройна и высока…»
Она стройна и высока,Всегда надменна и сурова,Я каждый день издалекаСледил за ней, на все готовый.
Я знал часы, когда сойдетОна – и с нею отблеск шаткий.И, как злодей, за поворотБежал за ней, играя в прятки.
Мелькали желтые огниИ электрические свечи.И он встречал ее в тени,А я следил и пел их встречи.
Когда, внезапно смущены,Они предчувствовали что-то,
Меня скрывали в глубиныСлепые темные ворота.
И я, невидимый для всех,Следил мужчины профиль грубый,Ее сребристо-черный мехИ что-то шепчущие губы.
«При жолтом свете веселились…»
При жолтом свете веселились,Всю ночь у стен сжимался круг,Ряды танцующих двоились,И мнился неотступный друг.
Желанье поднимало груди,На лицах отражался зной.Я проходил с мечтой о чуде,Томимый похотью чужой…
Казалось, там, за дымкой пыли,В толпе скрываясь, кто-то жил,И очи странные следили,И голос пел и говорил…
«Явился он на стройном бале…»
Явился он на стройном балеВ блестяще сомкнутом кругу.Огни зловещие мигали,И взор описывал дугу.
Всю ночь кружились в шумном танце,Всю ночь у стен сжимался круг.И на заре – в оконном глянцеБесшумный появился друг.
Он встал, и поднял взор совиный,И смотрит – пристальный – один,
Куда за бледной КоломбинойБежал звенящий Арлекин.
А там – в углу – под образами,В толпе, мятущейся пестро,Вращая детскими глазами,Дрожит обманутый Пьеро.
«Вхожу я в темные храмы…»
Вхожу я в темные храмы,Совершаю бедный обряд.Там жду я Прекрасной ДамыВ мерцаньи красных лампад.
В тени у высокой колонныДрожу от скрипа дверей.А в лицо мне глядит, озаренный,Только образ, лишь сон о Ней.
О, я привык к этим ризамВеличавой Вечной Жены!Высоко бегут по карнизамУлыбки, сказки и сны.
О, Святая, как ласковы свечи,Как отрадны Твои черты!Мне не слышны ни вздохи, ни речи,Но я верю: Милая – Ты.
«Его встречали повсюду…»
Его встречали повсюдуНа улицах в сонные дни.Он шел и нес свое чудо,Спотыкаясь в морозной тени.
Входил в свою тихую келью,Зажигал последний свет,
Ставил лампаду весельюИ пышный лилий букет.
Ему дивились со смехом,Говорили, что он чудак.Он думал о шубке с мехомИ опять скрывался во мрак.
Однажды его проводили,Он весел и счастлив был,А утром в гроб уложили,И священник тихо служил.
Из цикла «Распутья» (1902–1904)
«Целый год не дрожало окно…»
Андрею Белому
Целый год не дрожало окно,Не звенела тяжелая дверь;Все забылось – забылось давно,И она отворилась теперь.
Суетились, поспешно крестясь…Выносили серебряный гроб…И старуха, за ручку держась,Спотыкалась о снежный сугроб.
Равнодушные лица толпы,Любопытных соседей набег…И кругом протоптали тропы,Осквернив целомудренный снег.