Англичане безошибочно летают на Берлин, Кельн и другие города, точно приходят к намеченным целям, независимо от состояния погоды и времени суток. Совершенно ясно, что кадры этой авиации хорошо подготовлены и натренированы.
В начале войны с белофиннами мной была выдвинута идея полетов в глубокие тылы белофиннов, с использованием при этом радионавигации, для разбрасывания листовок и лидирования бомбардировщиков к целям, намеченным для бомбометания. Этот план докладывали Вам, после Вашего одобрения мы приступили к его выполнению. Ввиду того, что мы летали на самолете «Дуглас» без всякого сопровождения и вооружения, летали мы только при плохих метеоусловиях, пользуясь исключительно радионавигацией.
Много полетов было проведено нами по тылам белофиннов вплоть до Ботнического залива как днем, так и ночью. Много тонн листовок, а также и десанты выбрасывались нами в точно намеченных местах, и это лишний раз подтверждало всю важность и эффективность радионавигации.
Будучи на приеме у тов. Жданова, я выдвигал вопрос, чтобы нам были приданы бомбардировщики для вождения их на цели. Тов. Жданов дал задание проработать этот вопрос, но он так и остался нерешенным, и, таким образом, вторая часть задачи осталась невыполненной.
Но сегодня каждый день все настойчивее диктуется необходимость иметь такую авиацию, которая могла бы работать почти в любых условиях и точно прилетать на цели, которые ей указаны, независимо от метеорологических условий. Именно этот вопрос, по существу, и будет решать успех предстоящих военных операций, в смысле дезорганизации глубоких тылов противника, его промышленности, транспорта, боепитания и т. д. и т. п., не говоря уже о возможности десантных операций.
Имея некоторый опыт и навыки в этих вопросах, я мог бы взяться за организацию и организовать соединение в 100–150 самолетов, которое отвечало бы последним требованиям, предъявленным авиации, и которое летало бы не хуже англичан или немцев и являлось бы базой для ВВС в смысле кадров и дальнейшего количества соединений.
Дело это серьезное и ответственное, но, продумав все как следует, я пришел к твердому убеждению в том, что если мне дадут полную возможность в организации такого соединения и помогут мне в этом, то такое соединение вполне возможно создать. По этому вопросу я и решил, товарищ Сталин, обратиться к Вам.
Летчик Голованов. Место работы — Аэрофлот (эскадрилья особого назначения)».
После этого А. Е. Голованов был вызван к И. В. Сталину. А вскоре Александр Евгеньевич приступил к формированию отдельного 212-го дальнебомбардировочного авиационного полка. Так еще до начала войны с фашистской Германией А. Е. Голованову была предоставлена возможность претворить в жизнь те свои замыслы и идеи, которые он высказывал в своем письме.
Все это стало известно мне годы и годы спустя. А тогда лично я, слушая разговоры наших летчиков, мало что понимал в их спорах. «Голованов так Голованов, — думал. — Не столь важно, кто нами командует. Главное — как». В полку у нас тоже поговаривали, что будут перемены в командовании, но потом все затихло. А для нас так и осталось загадкой, почему командир полка и его заместители не приняли участия в организации полета на Берлин, даже не перелетали вместе с нами на аэродром сюда, в Пушкин. Чем же они были заняты? Но шла война, и вскоре об этом забыли.
Полк снова перебазировался. Местом его дислокации стал аэродром близ Москвы.
В начале сентября 1941 года шла обычная фронтовая работа бомбардировщиков. На предельную дальность полетов не было — уничтожали конкретные объекты. Тут же, за линией фронта, в тылу противника. Надо сразу же отметить, что первые налеты нашего полка на военные объекты фашистов были успешными. Это после памятных августовских неудач придавало нам силы.
Летали с необычайным рвением. И, понятное дело, все мы с каждым днем набирались боевого опыта. Летали уверенней, смелей.
Но сложности были в другом. Наши бомбардировщики уходили на задание без прикрытия истребителей. А фашисты — тут как тут. «Мессершмитты», вооруженные пушками и крупнокалиберными пулеметами, подстерегали наши, в общем-то слабо оснащенные для такого боя, тяжелые, а значит, и менее маневренные, воздушные корабли.
Ошибок тогда было немало. Еще не приобретен достаточный опыт, не отобраны, не систематизированы тактические приемы, отвечающие требованиям войны. Не было той слаженности, четкости и организованности, которые удесятерят наши силы в небе и на земле. Не хватало еще и первоклассных машин, без которых так трудно вести бой с мощной гитлеровской авиационной армадой, на пол-Европы распростершей свои черные крылья. Но было другое: беззаветная отвага и чувство Высочайшей ответственности за судьбу Родины.
Фашисты лютым зверем шли по земле. Рушили, жгли, убивали. Надо было делать все возможное и даже невозможное, чтобы остановить врага. И мы это делали...
Дивизионная газета подробно рассказывала о боевых буднях наших летчиков. Экипаж лейтенанта Хорпякова однажды бомбил вражескую танковую колонну и мотомехвойска. Его встретили сильным огнем, но Хорпяков упорно повторял один заход за другим... Подбитый головной танк загородил узкую дорогу. Несколько машин загорелось, начали взрываться боеприпасы. Среди гитлеровцев возникла паника. А Хорпяков в неистовой ярости носился над колонной, бомбя и расстреливая из пулеметов скопление врага. И только тогда, когда стрелки доложили, что не осталось ни одного патрона, Хорпяков отошел от вражеской колонны. Посадив самолет на своем аэродроме, он потерял сознание. Оказалось, летчик был ранен, но в разгаре боя не заметил этого. Получил ранение и штурман Толоконников. Можно ли не дивиться такому чуду: как смогли они довести самолет до аэродрома и совершить посадку?
Лейтенант Василий Ткаченко, под сильным вражеским огнем разбомбив крупную колонну гитлеровской моторизованной пехоты, возвращался Домой. Когда самолет был уже над своим аэродромом, летчик обнаружил последствия зенитного обстрела: шасси не выходило. На аэродроме все замерли в ожидании: что будет дальше? Летчику по радио приказали посадить самолет «на брюхо». Но Ткаченко, видимо, решил во что бы то ни стало спасти машину. Он бросал ее в пике и резко выводил, создавая перегрузки. Но это не помогало. Тогда он разогнал самолет до предельной скорости и резко произвел разворот — шасси стало на место. Победили мужество и находчивость летчика. Командование объявило лейтенанту Ткаченко благодарность.
У нас не было тогда еще на груди наград. Не было орденов и медалей. Только первые благодарности.
Пройдут годы и годы. И будут приходить на встречи с молодежью ветераны. В парадных мундирах, с фронтовыми наградами на груди. А иные в скромных гражданских костюмах с одной или двумя Звездами Героев. Всякое будет.
Но сейчас все же не об этом речь. О благодарности. Фронтовой благодарности. И той, что от имени Верховного Главнокомандующего прозвучала перед строем полка. И той, что другим твоим командиром — окопным или одноэкипажным — объявлена. Трудно определить ее цену среди наград, в металле отлитых.
Думаю, что благодарность фронтовая имеет цену золота!
Именно так и сказал в своих стихах ветеран Вооруженных Сил СССР В. Перов, глубоко прочувствовавший и боевую судьбу летчика авиации дальнего действия, и высокую цену фронтовой благодарности. Он прислал мне эти стихи в январе 1984 года, но в них оживают картины далеких огненных дней.
Полка остатки, как громада,
Гранитно замерли в строю.
Кто здесь в строю, мы все из ада,
Мы и теперь еще в бою...
...Нам спины ливень сек свинцовый,
Слепил глаза поток огня,
Но самолет многопудовый.
Покорно слушался меня.
И, нашей яростью повержен,
Разжался танковый кулак!
Такой исход был неизбежен,
Ведь бой неправый вел наш враг
И командир, он сам из боя
Устало глядя на зарю,
Сказал: «Вас меньше стало вдвое,
За бой я всех — благодарю!»
Да, благодарность фронтовая
Имеет золота отлив.
И пусть лишь в памяти живая,
Одна — для мертвых и живых.
Награды этой незаметной