надеясь увидеть следы когтистых лап, а передо мною отпечатки копыт с задними пальцами!
Похоже, олень наследил. Но ведь он лишь в снегу копается, добираясь до мха, зачем же ему
землю рыть? Да и откуда он мог здесь взяться? Лоси и козы здесь водятся, а оленей никогда
не бывало.
Не стал я долго разбираться в следах. Не до того было в то солнечное утро.
Весеннее ликованье – голосистые раскаты зяблика, звонкие трельки овсянки, посвисты
лесного конька, воркованье вяхиря – наперебой гремит из каждого куста. В потоке птичьих
песен выделяется барабанная дробь, – это дятел как бы заправляет всей «музыкой». И
странное дело: замрешь на миг, а уже отовсюду слышатся чуфыканье, шипенье токующих
чернышей, томное квохтанье тетёр. До следов ли тут!
Прошло время токов. Но и в июне я заглядывал в знакомый березняк. Там у меня было
тетеревиное гнездо для наблюдений. Не запомни я сразу можжевелового куста, ни за что бы
потом не наглядеть мне наседки. Умело пряталась она: пестрые и бурые полоски её перьев
рябили и терялись среди стебельков и веточек, окружавших гнездо. Подойдешь шагов на
пять – птица прижмется, сливаясь с растительностью, одни лишь глаза поблескивают. Скоро
должны были вылупиться цыплята, и тетёра упорно сидела, не сходя с яиц.
Являюсь однажды к гнезду и нахожу его растоптанным; насиженные яйца кем-то
съедены. Перья валяются; значит, погибла и сама тетёра. Инстинкт высиживания сильнее
страха, – он-то и приковал тетёру к гнезду, заставляя прятать его от врага. А враг оставил
ранее уже виденные мною следы – отпечатки копыт с пальцами. Просто теряюсь в догадках,
кто бы это мог быть? Похоже, надо винить кабана-одинца, но в этом краю о нём и понятия не
имеют.
Осенью, по чернотропу, окончательно выявился таинственный зверь. Выбрали мы с
колхозными охотниками лесную поляну и положили на ней павшую лошадь: задумали
привадить сюда – к одному месту – волков, чтобы по снегу обложить и уничтожить их.
Наведались к приваде и радуемся, что звери принялись за неё. Разглядываем «волчьи»
следы, и – глазам не верим! Опять на земле отпечатки копыт.
Сомненья нет, кабан-секач, как всеядное животное, польстился на приваду. Сильный и
смелый при защите, он никого не боится, в слепой ярости кидается прямо на врага, стремясь
срубить его своими остро отточенными клыками. Ему и волк уступает дорогу.
Но откуда взялся этот зверь?
Вскоре выпал снег, и вепрь как в воду канул, – видимо, откочевал. За всю зиму нигде
больше не обозначался его след.
Лишь в начале весны удалось мне увидеть секача, и не одного, а со свиньей. Значит, в
прошлом году одинец являлся вроде как на разведку, теперь же привел и дикую хавронью...
В лесу всегда надо стараться быть незаметным и первому подмечать, что творится
кругом. Так я и делаю.
Мягко шагая вдоль ручьевины, бесшумно обхожу залитую водой низинку, желтеющую
цветами калужницы. По привычке зорко исследую редкий ольшаник. Показалось мне – бурое
пятно шевельнулось меж стволов... Да, что-то живое копошится... Вепри!
Два тяжелых коротконогих зверя, в длинной темносерой щетине, роются в мягкой почве,
чавкают и время от времени неподвижно затихают, слушают. Очевидно – кабан и свинья.
Меня немного удивило, что ночные животные кормились днем. Наверно, проголодались
после перехода и теперь «пашут», ворочая глыбы земли и добывая корневища. Вот кабан
подошел к большой валежине, повозился, подсунул под неё длинное рыло... Батюшки, какая
силища! Как двинул осиновую колодину огромной головой, так и перевернулась она на
другой бок. Секач ищет под ней личинок, лягушек, змей или мышей.
Хотелось мне ближе подойти, но секач «гукнул» тревожно – и как не бывало свиней.
И в других районах нашей области были обнаружены места кормежек диких свиней.
Надо думать, война вынудила кабанов кочевать на многие сотни километров. Эти звери
умеют применяться к новым условиям жизни: ведь они сохранились ещё от третичной
фауны, пережив многих, давно исчезнувших животных. Уже первобытные охотники
ополчались на вепря и, не страшась его клыков, гнали зверя на скрытую яму или, затаясь у
тропы, поражали его каменным острием копья.
ЛЕДОВАЯ ОХОТА
Как только на взморье образуются промоины или проталины и мощные удары невских
волн начнут отталкивать кромку льда, обнажая воду у побережья, – речные, или красные, и
морские, нырковые, утки – тут как тут.
Речных уток легко узнать: кормясь на травянистых отмелях, они кувыркаются хвостом
вверх и стоят торчком над водой, шаря клювом по дну. Морские утки – другое дело. Они
ныряют за пищей на большую глубину и исчезают с глаз.
Разноголосые и шумливые «переселенцы» летают, плавают, ныряют, отдыхают, кормятся
после долгого и трудного пути на родину. Пролетные погостят и устремятся дальше на север,
на карельские озёра, к берегам океана, а прилетные до поздней осени остаются в камышовых
зарослях на Знаменке под Лиговом, на Юнтоловке под Лахтой, всюду, где шумят прибрежные
тростники.
Весною неудержимо влекут к себе лесные просторы, и многие охотники отправляются на
боровую дичь. Но есть любители суровой морской охоты среди синих льдов и белых торосов.
Радостно на зорьке, невдалеке от своего родного завода, на берегу Финского залива,
услышать лебединую песнь кликуна: «Клу-клу-ру, клу-ру-ру-ру», гусиный гомон, звонкую
перекличку казарок, кряканье уток, свист куликов.
На маленьких челноках смело лавируют охотники в промоинах и ледяных разводьях.
Изменчива погода на взморье. По едва уловимым признакам надо угадывать капризы
северной весны, направление ветра, движение льдов. От этого зависит и лёт птиц и успех
охоты. Перемену погоды – не прозевай! Бывали случаи: задремлет охотник в челноке на
стародеревенских отмелях, а проснется под Котлином.
Охотничья изобретательность создала особый чёлн – маленькое, опалубленное с носа и
кормы суденышко на одного-двух человек, подвижное и легкое. Оно не зарывается носом в
волну и устойчиво при стрельбе. Сверху челн затягивается палаткой с откидной дверцей –
тут не страшен ни холод, ни дождь. Защитная окраска так маскирует суденышко, что при
умелом подъезде оно не вызывает подозрений даже у осторожной кряквы. Оборудован
челнок парой вёсел, шестом для отталкивания, правилкой, багорчиком и якорьком-кошкой.
На таком судне можно на скорую руку приготовить обед и чай, лишь бы был примус.
На челне помещается всё снаряжение, чучела разных уток и подсадные утки. Хорошие
подсадные, выведенные скрещиванием дикой кряквы с домашней уткой, славятся в
охотничьем мире. На лапу подсадной утке прикрепляют ремешок – «ногавку», к нему –
шнурок, а на конце его груз, чтобы утка не улетела, когда её выпускают на воду. Кричит она
усердно. Сначала подает позывные сигналы, голосисто и протяжно извещая о своем
присутствии, потом, заметив зорким глазком диких сородичей, сразу меняет тон: хлопотливо
и часто покрякивая, ласковой скороговоркой приглашает подсадная гостей присесть на
минутку...
Ещё затемно челнок скользит среди льдов на взморье, – идет подготовка к утренней
«стойке». Выставляют чучела речных уток – кряковых и других, отдельно от нырковых –
гоголей и прочих. К чучелам подвешены грузила – свинчатки или камни, чтобы течением не
уносило их. Выпускают на воду и подсадную. Обрадовалась утка родной стихии,
охорашивается, купаясь, промасливает перья, чтобы не намокли, бормочет.