Тэстеви задумчиво кивнул, и я перестал увлеченно поедать холодного цыпленка. Дэтт засунул за воротник салфетку и с большим удовольствием отведал зайчатины, поджимая губы и отпуская замечания насчет количества соли в этом блюде. Закончив, он повернулся ко мне:
– Я уверен, у вас есть телефон. – И, не дожидаясь моего ответа, поднялся и направился к двери.
– В любом случае вы можете им воспользоваться, – сказал я ему в спину и развил изрядную скорость, чтобы подняться наверх раньше него.
Джой замигал от неожиданно включенного света. Дэтт, набрав номер, произнес:
– Привет, я в «Маленьком легионере» и готов выехать отсюда на машине через пять минут.
Опустив трубку, Дэтт подошел к клетке с Джоем, возле которой я стоял.
– Я уверен, – сказал Дэтт, – что вы наводили обо мне справки.
Я не ответил.
– Бесполезное занятие.
– Почему?
– Потому что вне зависимости от того, что вам удалось бы обнаружить, мне это не повредит.
– Искусство Дзен в тайной деятельности?
Дэтт улыбнулся.
– Искусство Дзен в том, чтобы иметь влиятельных друзей, – сказал он.
Я, не отвечая, толкнул ставни, и нам открылся вид на Париж. Теплые улицы, полицейский, двое влюбленных, четыре кошки, пятьдесят помятых deux-chevaux[10] и полный тротуар мусорных контейнеров. Жизнь парижских кварталов проходит на улицах; их обитатели сидят у окон и смотрят, как люди покупают, продают, воруют, ведут машину, дерутся, болтают, рисуются, обманывают или просто стоят, глазея вокруг. Их ярость слишком явно сконцентрирована на улицах. Прошлой ночью возле общественных бань был ограблен и порезан мсье Пикар, владелец прачечной. Он умер в судорогах, истекая кровью, и жуткие пятна его крови до сих пор оставались на рваных плакатах избирательной кампании, клочьями свисающих с древних ставен.
На дороге показался черный «даймлер», он подъехал и остановился с легким скрипом.
– Благодарю за предоставленную возможность воспользоваться вашим телефоном, – поблагодарил Дэтт. В дверях он обернулся. – На следующей неделе я хотел бы поговорить с вами еще раз. Вы должны рассказать мне, что вас интересует.
– В любое время, – согласился я. – Если хотите, давайте завтра.
Дэтт отрицательно покачал головой.
– На следующей неделе. Это будет достаточно скоро.
– Как хотите.
– Договорились, – сказал Дэтт и вышел, не пожелав мне спокойной ночи.
После ухода Дэтта Джой принялся раскачиваться, а я убедился, что документы все еще были там, где я их спрятал. Возможно, мне следовало отдать их Дэтту несколько минут назад, но я предвкушал встречу с ним на будущей неделе.
– Мне кажется, – сказал я Джою, – что во всем городе только мы двое не имеем влиятельных друзей. – И прежде, чем он успел ответить, накрыл его чехлом.
Глава 5
Предместье Сен-Оноре, полвосьмого вечера. Пятница. Крошечная галерея искусств трещит по швам. Шампанское, бесплатное шампанское, льется на высокие замшевые башмаки и поношенные сандалии. Двадцать пять минут я провел, добывая треугольные кусочки копченого лосося с круглых тостов, что не является похвальным занятием для взрослого мужчины. Бирд, постукивая по одному из абстрактных панно, разговаривал с Жаном-Полем. Я медленно пробивался к ним, но тут меня схватила за руку зеленоглазая молодая женщина.
– Где художник? – спросила она. – Кое-кто заинтересован в приобретении «Существа, которое боится машин», а я не знаю, стоит ли оно сто тысяч франков или пятьдесят.
Не успел я обернуться к ней, как она уже схватила кого-то другого… Когда я наконец добрался до Бирда и Жана-Поля, большая часть моего шампанского оказалась разлитой.
– Здесь есть несколько совершенно жутких людей, – сказал мне Жан-Поль.
– Пока снова не включат этот давящий на психику рок-н-ролл… – начал Бирд.
– Его уже танцевали? – спросил я.
Бирд кивнул.
– Терпеть не могу рок-н-ролл. Прошу меня извинить и все такое, но я его терпеть не могу.
Женщина с зелеными тенями вокруг глаз, помахав мне издали через море голов, крикнула:
– Они сломали один из золотых стульев. Это имеет значение?
Мне было жаль видеть ее столь расстроенной.
– Не беспокойтесь, – крикнул я.
Она кивнула и облегченно улыбнулась.
– Что происходит? – спросил Жан-Поль. – Вы владелец этой галереи?
– Дайте только время, – пообещал я, – и, может быть, я и вам предоставлю возможность устроить персональную выставку.
Жан-Поль улыбнулся, показывая, что оценил шутку.
– Послушай, Жан-Поль, – неожиданно сурово сказал неожиданно Бирд, взглянув на него, – персональная выставка сейчас может оказаться для тебя роковой. Ты совершенно к ней не готов. Тебе нужно время, мой мальчик, нужно время. Научись ходить, прежде чем научиться бегать. – Бирд повернулся ко мне. – Ходить учатся прежде, чем бегать, не так ли?
– Ну нет, – возразил я. – Любая мать скажет вам, что большинство детей начинают бегать раньше, чем ходить; трудно именно ходить.
Жан-Поль подмигнул мне:
– Я должен отказаться, но в любом случае спасибо.
Бирд продолжал гнуть свое:
– Он не готов. Вашим ребятишкам из галереи придется подождать. Не торопите молодых художников. Это несправедливо. Несправедливо по отношению к ним.
Только я собрался высказать все напрямик, как подошел невысокий коренастый француз и с чем-то обратился к Бирду.
– Позвольте прежде вас представить, – сказал Бирд, который не любил отступлений от правил. – Это главный инспектор Люазо. Полицейский. Я прошел с его братом большую часть войны.
Мы пожали друг другу руки, потом Люазо обменялся рукопожатием с Жаном-Полем, хотя ни один из них не проявил большого энтузиазма в связи с этим ритуалом.
Французы, в особенности мужчины, обзавелись такими ртами, которые дают им возможность легко и непринужденно пользоваться своим языком. Англичане же управляют своими ловкими острыми языками, и рты их становятся сжатыми. Французы пользуются губами, поэтому рты французов не напряжены, а губы выдаются вперед, Отчего их щеки немного западают и лица кажутся худыми, скошенными назад, как странные ведерки для угля. У Люазо было именно такое лицо.
– Что делает полицейский на выставке искусств? – спросил Бирд.
– Мы, полицейские, не такие уж невежды, – ответил Люазо с улыбкой. – Известно, что в свободное от работы время мы даже потребляем алкоголь.
– У вас ведь нет свободного от работы времени, – сказал Бирд. – В чем дело? Вы ждете, что кто-нибудь сбежит с ведерком от шампанского?
Люазо лукаво улыбнулся. Мимо прошел официант, держа поднос с шампанским.
– А нельзя ли узнать, что делаете здесь вы? – спросил Люазо Бирда. – Никогда бы не подумал, что это ваш жанр.
Он постучал по одному из больших панно, на котором изображалась прекрасно выписанная обнаженная фигура. Ее блестящая кожа казалась сделанной из полированного пластика. На заднем плане просматривались странные сюрреалистические объекты, большинство из которых рождало ассоциации, связанные с фрейдизмом.
– Яйца и змея написаны хорошо, – сказал Бирд. – А девушка получилась неудачно.
– Нога выходит за край рисунка, – объяснил Жан-Поль. – Ее плохо видно.