— Она была бы счастлива узнать, что ваша княжеская светлость ведает о её существовании. Ибо никого из монархов она не чтит так, как вашу княжескую светлость.
— А как же её суверены, Людовик и Вильгельм? Их она не чтит? — осведомилась княжеская светлость.
— Этикет… м-м… не позволяет ей предпочесть одного другому… к тому же, на беду, оба они мужчины.
— Хм… я вижу, к чему вы клоните. У этой дважды герцогини есть имя?
— Элиза.
— Дети? Помимо… если я ничего не путаю… шустрого байстрючонка, которого мой банкир всюду таскает за собой.
— На данное время двое живых: Аделаида, четыре года, Луи, почти два. В последнем соединились Аркашонский и Йглмский дома. Если он переживёт отца, то будет носить двойной титул, как Оранский-Нассау или Бранденбург-Прусский.
— Аркашон-Йглм, боюсь, звучит не так громко. Чем она занимается?
— Натурфилософией, запутанными финансовыми махинациями и отменой рабства.
— Для белых или для всех?
— Полагаю, она решила начать с белых, чтобы, набрав достаточно прецедентов, добиваться его отмены для всех.
— Нам это не опасно, — пробормотала София. — У нас нет ни арапов, ни флота, чтобы их добыть. Однако такое увлечение попахивает донкихотством.
Лейбниц промолчал.
— Мы любим донкихотство, если оно не нагоняет скуку, — проговорила София. — Она ведь не имеет обыкновения утомительно распространяться на эту тему?
— Если вы отведёте её в сторонку и проявите настойчивость, она может довольно долго говорить об ужасах рабства, — признал Лейбниц, — но в остальном весьма сдержанна и в светском обществе никогда не произносит о нём более двух слов.
— Где она сейчас?
— По большей части в Лондоне, где занимается бесконечно длинным и скучным судебным процессом по делу белой рабыни Абигайль Фромм, однако бывает в Сен-Мало, Версале, Лейпциге, Париже и, разумеется, в своём замке на Внешнем Йглме.
— Мы её примем. Мы благодарны, что она позаботилась о принцессе Каролине, когда бедное дитя было одиноко и всеми покинуто. Мы разделяем её страсть к натурфилософии. Нам, возможно, потребуются её финансовые таланты в том, что касаемо до нашего корабля «Минервы», дабы наша доля прибыли не утекала в сундуки нашей компаньонки Коттаккал, королевы малабарских пиратов.
— Боюсь, я не поспеваю мыслью за вашей княжеской светлостью.
— А лучше бы вы поспевали, доктор Лейбниц. Я вас наняла потому, что некоторые хвалили ваш ум.
— Буду всемерно стараться, ваша княжеская светлость… э… вы что-то говорили про корабль?
— Про корабль не важно! Главное, что эта Элиза привезёт нам первостатейные сплетни из Лондона, выслушивать которые — наш долг как будущей английской королевы. И если Элиза приедет сюда навестить своего приблудыша…
— Я озабочусь, чтобы она засвидетельствовала своё почтение вашей княжеской светлости.
— Решено. Что там у вас дальше?
— Уайтхолл сгорел.
— Весь? Мне говорили, он довольно… велик.
— Те немногие в Лондоне, кто ещё поддерживает со мной переписку, утверждают, что на его месте остались дымящиеся развалины.
— Ми долшни говорит английски, когда ми говорит про Англия! — потребовала курфюрстина. — Иначе ми не имей практик!
— Хорошо. Тогда по-английски: как только закончилась война, виги были низринуты…
— Альянс?
— Да, ваша светлость совершенно правы, альянс был низринут в бездну, а тори вознеслись в горние.
— Какая удача для Вильгельма, — сухо заметила София. — Как раз когда ему надобен новый дворец, монархолюбивая партия получила возможность запустить руки в казну.
— Которая сейчас совершенно пуста. Впрочем, не переживайте за него, затруднение разрешается, за это взялись умные люди.
— Сейчас беседа станет невыносимо скучной, — задумчиво проговорила София. — Вы будете рассказывать про налоги и сборы, летучая мышь заснёт рядом с какой-нибудь наядой и проснётся аккурат посреди обеда.
— Если верно то, что рассказывают о царе, его не смутит летучая мышь. Да будь здесь волки и медведи, он бы бровью не повёл.
— Я не стремлюсь, чтобы Пётр почувствовал себя как дома, — ледяным тоном отвечала София. — Я хочу показать, что где-то на полпути от Берлина сюда он въехал в цивилизованный мир. А одно из благ цивилизации — философы, способные вести занимательный разговор.
— Так, значит, мы покончили со сплетнями, и…
— …и перешли к новостям наук, естественных или неестественных, как больше угодно. Выкладывайте всю подноготную, доктор Лейбниц! Что молчите? Не стойте с открытым ртом: летучая мышь залетит!