Привычный промельк тьмы перед глазами - переход через портал.
Снова тёплое пламя свечи.
Перешла. Здесь темно и тихо. Глубоко под землёй. Звуки с улицы не проходят.
Одного взгляда хватило: тот же колодезный сруб, отсутствие информационного камня - и...
- Папа!
Я бросилась к телу, безвольно лежащему, словно выбросив руки вперёд, спиной опираясь на сруб.
Свечу поставила на край сруба, не заметив, как снова обожглась упавшей на ладонь каплей воска. Пока были просто слова, что папа пропал, как-то не очень верилось, что с ним может что-то произойти. Но сейчас я сидела перед ним на корточках, собираясь с духом и умоляя всех и всё, чтобы с ним ничего страшного, кроме обморока, не оказалось бы. Даже промелькнула глупая мысль: а что, если это не папа?
Но кому, как не ему, могла принадлежать беловолосая голова?
Я задавила в себе поднимающуюся панику и осторожно попыталась перевернуть его. Поставить на ноги - вряд ли смогу, папа тяжёлый, но усадить, хотя спиной прислонив к срубу источника, можно попробовать. Остро пожалела, что не взяла с собой ни платочка, ничего.
Мобильный, оставленный возле сруба, звякнул, когда я успешно перевернула тело, то и дело придерживая бессильно падающую голову. Агния. Я ткнула громкую связь.
- Астра, что у тебя?
- Папа лежит около колодца. Без сознания, но живой. Пульс есть.
- Сможешь хоть немного определить, что с ним?
- У него на голове рана. Мне кажется, его ударили (рычание Алексиса! Представляю, какая сейчас на улице гроза беснуется!) по голове, и он упал. Агния, что делать? Я не могу привести его в сознание, чтобы вытащить!
Боюсь, в моём голосе послышались истеричные нотки на грани слёз. Если честно, мне стало страшно. Я не Дарёнка, чтобы определить, в каком папа состоянии. Я не она, чтобы суметь самостоятельно привести его в себя. А ведь человека без сознания я не смогу вывести через порталы теней!
- Успокойся, сестрёнка, - неожиданно сухо сказал Алексис. - Я сейчас...
Он ещё договаривал, когда свеча резко слетела с края сруба и, прокатившись с полметра по неровной земле, почти сразу потухла.
Слетела так, как будто в неё кто-то бросил камнем. Как будто её сбили камнем. В следующий миг в кромешной тьме я услышала смачный треск - совсем рядом. И обмерла, сообразив: кто-то безжалостно раздавил мой телефон. Втиснувшись спиной в сруб и обняв отца за плечи, чтобы не упал, я отчаянно прислушивалась к тишине. В кармане у меня зажигалка, но я боялась сделать хоть одно движение. Если телефон был в шаге от меня, значит, тот, кто его раздавил, до сих пор стоит тут же.
Еле сдерживая зачастившее дыхание, я прислушивалась и прислушивалась к тишине, но, кроме своего дыхания и бьющего в уши пульса, не слышала ничего.
Тот, сбивший свечу, всё ещё стоит рядом со мной? Или ушёл?
Темнота, более глубокая, чем та, что притихла вместе со мной в глухом пространстве. С губ рвался вопрос: "Кто здесь?" Но в душе я была уверена, что стоит мне издать хоть звук, меня стукнут так же безжалостно, как отца. Как раздавили свечу - зная, что именно она даёт мне шанс выйти отсюда.
Но плач пробился. И вскоре я затряслась не только из-за плача, но и от ужаса, что не могу остановить его; что тот, который в шаге от меня, сможет сориентироваться в темноте и ударить меня. Почему-то я была уверена, что он похож на Женьку. И что, если ударит, то ногой. Совершенно потерянная, я могла то и дело вдыхать воздух, чтобы хоть секунды не дышать и не плакать, давая ориентир для страшного незнакомца.
И в одну из таких пауз я, с похолодевшим сердцем, услышала короткое сопение. Это был такой тихий звук, что его можно было услышать именно в полной тишине. И этот звук я узнала: человек не просто дышал тяжело. Нет, этот звук обозначал эмоцию: невидимка презрительно хмыкнул.
А через мгновение я вскрикнула от боли: что-то множественное упало мне на ноги, рассекая кожу быстро-быстро. Будто заработала машина со множеством лезвий. От неожиданности и дикой боли я инстинктивно дёрнула ноги к себе и закричала уже в полный голос. Но это дёрганое движение оказалось страшней, вызвав болевой шквал, более острый, чем предыдущий. Как будто лезвия соскользнули с коленей к стопам.
Сначала задавленные было, слёзы рванули сразу. Ноги горели и быстро увлажнялись бегущей кровью. Но одного прикосновения к собственной крови оказалось достаточным, чтобы я неуклюже и тяжело поднялась. В груди горела уже только злоба.
Почему-то стало понятным, что невидимка ушёл. Подземелье со срубом чувствительно опустело. Боль, сжигающая меня, меня же и подняла. Я уверенно вытащила из карманов юбки зажигалку и чиркнула ею. Да, здесь пусто. Никого, кроме меня и папы.
Стараясь не смотреть на папу и на свои ноги, по которым щекочуще и жгуче бежала кровь, я огляделась. Зарёванная, сопливая, я постепенно зверела. Меня? В этом колодце?! Никто не похоронит! Снова опустила зажигалку на край сруба. Точно знаю: теперь тот, невидимка, думает, что уел меня! Потому и ушёл спокойно. А вот фиг тебе!
Всхлипывая и втягивая воздух насморочным носом, я перегнулась через край колодца, опустилась на него полностью животом. Источник мягко покачивался - привычно сильный и упругий. Я сунула в него руки по плечи. И вдохнула, открывшись.
Никогда бы не осмелилась сделать такое. Не появись этот кровожадный невидимка, я бы сидела рядом с папой и ждала бы, когда приедут "электрики". Но этот (чуть не сорвалось словечко похлеще!) заставил меня действовать.
С детства нам вбивали, что нельзя использовать источник силы больше необходимого, которое мы должны ощущать сами. И мы в самом деле чувствовали определённую норму того, что брали. Но теперь... Я захлебнулась в силе, которая рванула с кончиков моих пальцев в меня, распирая и заставляя чувствовать себя громадной и всемогущей. Громко всасывая её сквозь зубы, впитывая всеми порами, я думала только о том, что никогда ещё не была такой злой. Вынудили.
Оторвавшись от источника, встала. Порезы на ногах всё ещё кровоточили. Но это пройдёт когда-нибудь. Сейчас не до того. Могу стоять - и пока хватит для задуманного.
Сейчас главное - другое. Я набрала силы, чтобы поднять папу. И теперь я нагнулась к телу, которое только что с трудом ворочала. И с трудом же, но сумела поднять его на ноги. Взгромоздила, прислонив - словно заставив сесть на край колодца. Придерживая одной рукой его тело - схватившись за собранную на его груди рубаху, я взяла зажигалку и, потянувшись через бессознательное тело, отодвинула её. Вздрагивающая тень отца оказалась за мной... Только сейчас поняла, что до сих пор всхлипываю. Но ненависть к тому, кто оказался беспощадным ко мне, слабой, не проходила.
- Папа, тебе придётся потерпеть...
Глубоко вздохнув, я повалила тяжёлое тело отца на себя, одновременно шагнув в его тень...
... И оттолкнула его от себя - на диван. Он упал неуклюже, и я успела снова схватить его за грудки, чтобы не стукнулся головой. И обвела шальными, плохо понимающими глазами, где именно я оказалась.
Да, я загадывала это место и видела его перед глазами, когда на подламывающихся ногах шагала в тень. Но сейчас, когда проделала всё это, поверить не могла, что я всё-таки очутилась в собственной городской квартире, в гостиной комнате, которая одновременно является и спальней, и деловым кабинетом. Да ещё привела сюда папу. Притащила.
Оглянулась на равномерный грохот, который был настолько скучным, что на него и внимания-то обращать не хотелось. Вон оно что... За окнами свирепеет гроза. Дождь не идёт - колотит по стёклам. И, кажется, это уже не только дождь. Блин, если град выбьет мне стёкла из окон, Алексиса прибью!
А тело папы, кстати, начинало съезжать. Гудящими от напряжения руками я затащила его полностью на диван, потом постояла немного рядом, поражаясь: я это сделала?! Потом поплелась на кухню, тяжело переступая ногами. Здесь у меня стационарный телефон. Подошла в темноте к столу. Свет включать боюсь. А вдруг тот страшный неваидимка знает, где я живу? По свету в окнах сразу сообразит, что я дома.