форточки. Высокий потолок, напоминает
S3
«
цирк. Везде паутина и, конечно, пауки, мылш, разная нечисть..
И те же деревянные казарменные нары в три яруса.
Утром и вечером выходим на переднюю линейку. Поверка.
Поем: «Спаси, господи, люди твоя» и «Боже, царя храни».
Двенадцать батальонов- поют одновременно. Что думают про себя
новобранцы во время исполнения этой казенной обязанности?
*
Нам начальство усиленно прививает «вумные» понятая о
необходимости умирать за свое отечество.
Вчера был очень интересный урок словесности. Явился новый
прапорщик. Показывал свою ученость.
'Записал из ^юбопытс-тва его «лекцию» почти стено- графически.
«Любовь к своему отечеству — врожденное чувство каждого
человека. Те, которые (кто, например?) нас учат ненавидеть отечество
—
■ негодяи!
Древние греки были умнейшим и культурнейшим народом, а
посмотрите, как они любили отечество.
Патриотизм, любовь к отечеству—это было основой благочестия
древних.
Умереть за свои очаги, за свои алтари, за своих богов, за свои города
считалось в древнем мире высшим счастьем». И т. д.
В заключение прапорщик прочел нам военную песнь древних
греков, сложенную за семьсот лет до рождества Христова.
39
Новобранцы сидели на уроке о осовелыми от скуки глазами.
Из ста человек едва ли кто знал что-либо о древних ; греках, с
которых нужно брать пример, у которых нужно черпать воодушевление
для борьбы с немцами.
Почему-то вспомнились злые слова Л. Толстого:
«Древние греки—уродливый черный народец. Умели хорошо
рисовать только голых боб».
*
Я смотрю на солдат и думаю: «Не правда ли, как вас хорошо
охраняет и защищает «отечество»? Не может быть, чтобы
новобранцы не испытывали ненависти к этому отечеству, которое
олицетворяется военным начальством сейчас и всяким местным,
прежде и которое готовит из них пушечное мясо, мучает и калечит их,
вытравляет из них человеческую душу».
В строю я часто впадаю в ка-кое-то странное мечтательное
состояние.
Хочется забыться, закрыть глаза, чтобы не видеть дурацкой
муштры.
Трудно что-либо делать, когда не веришь в пользу дела. Самое
тяжелое наказание для человека — эго заставить его выполнять
ненужную никому работу.
Витал в эмпиреях, я часто прослушиваю предварительную и
исполнительную команду, делаю ошибок' не меньше любого татарина. ,
Когда командуют «налево», я поворачиваюсь «направо'» и
наоборот.
Удивляюсь, Как меня еще ни разу не били.
Вероятно, слас-ают погоны.
■Ю
Взводный несколько раз говорил мне перед лицом всего взвода:
— Если бы не был ты вольнопером, я бы тебе всю ряшку
исколотил. Чем ты слушаешь?
А сегодня он авторитетно изрек:
— Здесь тебе, брат, не университет. Здесь надо мозгами ворочать.
В университете, по его ослиному мнению, занимаются какими-то
пустячками, а в казарме, видите ли, вселенская премудрость изучается. И
все военные думают так. Какой-нибудь хлыщ в лакированных крагах,
наверное, убежден, что уменье ходить о нагло выпяченной вперед
грудью неизмеримо выше уменья обращаться с интегралами и
диференциалами, а умение обращаться со станком или сохой в его
глазах уж п подавно ничего не стоит.
Ежедневно ходим на тактические занятия. Небо рассвирепело на
кого-то. Сутками хлещут проливные дожди.
. Болота вокруг Красного Села вспухли от воды и сделались почти
непроходимыми. Плохое- место выбрал Петр ’ для своей столицы.
Бродим по колено в воде, вязнем в липкой болотной ржавчине, в
тине. Иногда лежим, рассыпавшись цепью в глубоких лужах.
Это нас «закаляют», воспитывают воинский дух.
Приходим с занятий продрогшими до костей и грязные как.
землекопы.
Часами чистим шинели и брюки, чтобы на завтра снова купаться к
чухонских болотах.
*
41
*
Б перерывах между занятиями резко спорю с Граве и Анчишкиным
о «проклятых» вопросах.
Я возмущен муштрой и мордобитием.
Анчишкин зло: кричит:
— Попробуйте иначе построить боеспособную армию. Возьмите
наших союзников: разве там миндальничают с нижним чином? А
Германия? Там, батенька, построже нашего еще. Ручки свяжут и на стену
повесят. Все равно как на дыбе вздергивают. Бы же не будете отрицать,
что немцы — высоко-культурная нация. Значит — так нужно. О
принципами гуманизма в армии делать нечего. Ступайте с ними во
всякие общества «покровителей животных» и т. п.
Но чаще всего спорим о войне, о религии.
Спорим резко, грубо, до ругани.
Ровный и сдержанный Граве становится неузнаваем. С момента
об’явлення войны религиозность его повысилась, jï всякие нападай на
религию о« воспринимает как личное оскорбление. Он совершенно
безнадежен, об’яс- чнет все — и войну тоже — высшей волей.
*
Чао от часу не легче.
Заочно записали в фельдшерские ученики.
Не хочешь итти в прапорщики — ступай в ротные фельдшера.
Категорически отказался.
Вызвали к батальонному.
Генерал-майор, на широкой выпуклой груди «Аннушка»,
«Владимир» н еще- какие-то регалии в несметном количестве.
42
4Г
Широкое русское лицо с голубыми глазами, нос чуть- чуть с
краснотой. Типичный рубака. В молодости, наверное—бреттер.
Встретил с притворной ласковостью, расспрашивал о родных, об
университете.
А в конце концов разнес меня «впух». Кричал, топал ногами,
брызгал слюной.
Ну, и характерец!
*
Взводный на волке чучел каждому говорит:
•— Как гы колешь, стерва!. Ты забудь, что перед тобой соломенная
чучела. Воображай, что немец, австрияк, аль-ба турок неверный.
Вообрази —и коли благое ловясь. Когда подбежишь вплотную,
коли без сожаления в сердце, коли1 с остервенением. Врагу пощады
давать нельзя.
Из этих поучений новобранец должен усвоить,-что солдату
жалость в кармане носить не полагается, что жалостью торгуют
доктора, священники и женщины, что новобранец есть только солдат, и
никакой жалости ему проявлять к врагу нельзя.
И когда стрелок, выслушав мудрую тираду начальства, с криком
«ура» бежит с ружьем наперевес к соломенному чучелу, взводный орет:
— Стервеней! Стервеней! Стервеней, мать твою за ноги!
После удачного штыкового удара'он с удовлетворением отмечает:
— Так его, мерзавца! Будет знать наших!
Получивший похвалу солдат отходит в сторону, тяжело дыша,
проклиная в душе чучело и утомительную колку.
43
fl
A -взводный, уже наставляет другою:
— Стервеней!. Говорят тебе — стервеней! Надуйся! Надуйся,
остервеней и тычь пряно шд микитки! ,
*
Великий князь Николай Николаевич кончил молебствия и отдал
приказ о наступлении. То, что было до сих пор — прелюдия. Теперь
началась настоящая война.
Армия генерала Самсонова, в составе пяти корпусов ударила по
немцам в районе Млава — Сольдау. Завязались тяжелые бои1.
Из ставки летят ликующие телеграммы о первых «значительных
успехах».
*
Скептики оказались правы.
Армия генерала Самсонова уничтожена почти целиком. Наши
потери превзошли всякие ожидания. Называют цифру в двести тысяч
человек. Сегодняшние газеты точно воды набрали. Но о несчастья под
Сольда-у знают уда все части петербургского гарнизона.
Слухи проникли в офицерскую среду. От офицеров через денщиков
—Б солдатскую массу.
Генерал Самсонов по одной версии взят в плен, но другой—видя
гибель своей армии, застрелился.
Оптимисты, торопившиеся с наступлением, винят теперь во воем!